Иоганн! С собой и своей совестью!
Ее суровый голос звучал оскорбительно для него и пронзал в самое сердце. Он опустил руки и беспомощно покачал головой. Что же такое творится? Разве мало того, что мир вокруг катится в пропасть? Неужели эта проклятая война теперь ворвалась и в его дом?
– Тогда нам нечего больше сказать друг другу, кроме одного: я запрещаю тебе делать из моего дома лазарет. Если все-таки ты попробуешь это провернуть, то можешь рассчитывать на мой самый решительный отпор.
Ну вот, он это сделал. Сделал два шага, подошел к ней, чтобы убрать ее со своего пути, если она не даст ему пройти. Однако Алисия сама пропустила его, а после того, как он захлопнул за собой дверь, опустилась на стул, закрыв лицо руками, но он этого уже не видел.
– Августа!
Ну где же она? Иоганн сбежал вниз по лестнице в холл и уже хотел сам сходить за шляпой и тростью, но тут увидел, что Августа стоит у входа, открывая дверь только что пришедшему гостю.
Ах, Элизабет! Ни раньше, ни позже. У него не было желания опять спорить и ругаться, поэтому он быстро схватил свою трость и поприветствовал дочь одним кивком головы.
– Папа! – сказала она. – Как здорово, что я тебя застала.
«Ага, – подумал он. – Вторая атака за одно утро».
– У меня мало времени, Лиза. Иди к маме, она сегодня не в настроении.
Он протиснулся мимо нее и уже сходил по каменным ступеням во двор, как услышал ее торопливые шаги.
– Пап! Подожди же. Не уходи.
Он нехотя остановился – он же сказал, что торопится. Чего же еще?
Он увидел ее озабоченное лицо, и ему сделалось больно. Бедная Лиза, ей всегда не везло, а в довершение всего она вышла замуж за голодранца-аристократа, которому было нужно только ее приданое. В конце концов, в последнем была и его вина, ведь он был ее отцом и не должен был этого допустить.
– Вы с мамой что, поругались?
– Это не твоя забота, Лиза.
Вдруг, к его величайшему ужасу, она разрыдалась. Сквозь слезы она говорила о том, что совсем не хотела, чтобы у него с мамой были неприятности из-за этой несчастной истории с лазаретом. И вообще это была ее идея: она так надеялась, что может хоть что-нибудь сделать для этих бедных раненых солдат.
– Но не такой ценой, папа, – всхлипывая, добавила она. – Я слишком боюсь за тебя. Тебе нельзя волноваться. Ну давай забудем об этом. Я поговорю с мамой, никакого лазарета на нашей вилле не будет.
Он был сражен. Не только этими ее рыданиями, но и этим внезапным отступлением. А когда она бросилась ему на шею и прижалась к нему заплаканным лицом, он почувствовал себя невыразимо беспомощным, был тронут до глубины души.
– Ну-ну, Лиза. Как ты себя ведешь… Что подумает о тебе Августа?
Она хотела высморкаться и полезла в сумочку за носовым платком. Как странно, что среди всякой всячины, которую женщины таскают в своих сумочках, редко находится свежий носовой платок. Из левого кармана пиджака он достал свой – тот всегда был на месте – и протянул ей. Как раньше, когда она была совсем маленькой девочкой.
– Вот… вытри лицо, Лиза. В таком виде ты никак не можешь идти к маме.
– Вы же не будете больше ругаться, так ведь? – жалобно проговорила она, припудривая щеки. – С этой дурацкой историей покончено, папа. Раз и навсегда.
Он сделал глубокий вдох, желая выговориться о том, что лежало у него на сердце:
– Не понимаю, как можно было заклеймить меня нехристем и предателем отечества. Мне очень обидно. Конечно, я не святой, но и не чудовище, – заявил он.
– Ах, папа! Ну ты же знаешь, как мы все любим тебя.
На глазах у нее опять выступили слезы, казалось, она вот-вот снова расплачется. Он был покорен. Они не отстанут от него, уж лучше сдаться, чем изо дня в день переносить эту нервотрепку.
– У меня сейчас дела на фабрике, – пробурчал он. – А когда приду на обед, расскажете мне подробно о своих планах. Кроме того, отчитаетесь до мельчайших подробностей обо всем, что уже успели сделать.
С этими словами он оставил ее и поспешил к выходу из парка, насколько позволяла его больная нога. Пусть спокойно побудут в неведении, они это заслужили.
Получасового пути до фабричных ворот, где он, как обычно, поприветствовал сторожа бодрым «Доброе утро, Грубер!», ему хватило, чтобы в его голове уже сложился точный план лазарета на вилле. Потом, сидя за письменным столом, он набросал чертежи, прикинул, как будут расположены помещения и где будут построены стены между ними. Он позвонил в военное ведомство и переговорил по поводу кроватей, матрасов, постельного белья и ночных рубашек для пациентов. Ему ответили, что перевязочного материала из хлопка больше нет, для этого теперь используются бумажные ткани.
– Уже знаю, – проворчал он в трубку перед тем, как повесить ее.
Элизабет осталась на обед, что принесло Иоганну некоторое облегчение, поскольку Мари была за столом малоразговорчива, а Алисия все еще пребывала в подавленном настроении. Она заявила, что у нее мигрень, съела несколько ложек рисового супа и компот из консервированных слив, а затем удалилась в свою комнату. И все же на столе в его кабинете вскоре оказалась папка. В ней помимо различных записей лежал формуляр: «Анкета государственного комитета по оказанию добровольной помощи больным во время войны». Здесь было пятнадцать вопросов, на которые нужно было ответить: они касались расположения предполагаемого лазарета, здания, размещения раненых, врачей, медперсонала и помещений.
– Наша вилла им совсем не подойдет, – пришел к такому умозаключению Мельцер.
Однако Элизабет уже предчувствовала, что местное военное ведомство будет только приветствовать другой лазарет, поменьше, существующий на средства благотворительного общества. А вот парк, в котором располагается вилла, как нельзя лучше подходит для выздоравливающих раненых – это прогулки в спокойном окружении на свежем воздухе, поэтому планом предлагается разместить здесь тех, кто уже находится на пути к выздоровлению.
Мельцер довольно кивнул. Да, вот это уже звучит более приемлемо. Как-никак выздоравливающих видеть намного приятнее, чем только что получивших ранение или безнадежно больных. Это было смешно, но он и в самом деле не выносил вид крови и не мог слышать крики умирающих.
Два дня спустя на виллу пришел столяр Готфрид Вазер вместе с двумя подмастерьями, чтобы сделать замеры для перегородок в зале. У ворот должен быть построен вестибюль с несколькими дверьми, чтобы в палату с больными не входили сразу со двора. Он охватывал почти все пространство зала на входе и освещался со стороны широкой двери на террасу через многочисленные окна. В летнее время можно было бы открыть дверь и передвинуть туда некоторые койки. Бельевая теперь превращалась
