Но все же Уилл был глубоко оскорблен. Ведь он-то знал, что никогда не обидит Люсинду.
— Значит, вы такого мнения обо мне, миледи? — осведомился он.
Леди Шарлотта посмотрела ему прямо в лицо.
— Поймите меня правильно, ваша светлость. Вы — не ваш отец. Однако… — Она помолчала. Тщательно подбирая слова, добавила: — Я наблюдала за вами. Люсинде вы нравитесь, а раньше ей не нравился ни один из ее поклонников.
Леди Шарлотта поднесла веточку мяты к носу. Было видно, как дрожит ее рука.
— Мне не следовало бы говорить с вами об этом, и обычно я не вмешиваюсь в личные дела Люсинды, но… Я знаю вас как человека достойного — в этом нисколько не сомневаюсь, — но вы должны понять: влюбленная женщина — существо хрупкое, ваша светлость, очень хрупкое.
Больше Уилл вынести не мог. Ему хотелось только одного: поскакать прямиком в клуб джентльменов Джона Джексона — и драться, драться, драться, получая синяки и шишки, пока не будет испытывать ничего, кроме физической боли.
— Обещайте мне, что будете внимательны к ней, — тихо, почти шепотом проговорила леди Шарлотта.
Уилл всегда действовал с уверенностью человека, понимающего разницу между тем, что правильно и что неправильно, что правда и что ложь. А теперь…
Теперь все перепуталось, и Уилл не понимал, как ему снова восстановить привычный для него мир.
И он решил положиться на единственное оружие, оставшееся в его оскудевшем арсенале. Поэтому ответил предельно убедительно:
— Даю слово.
В конце прохода между стойлами светился прямоугольник, обозначавший открытую дверь, но внутри конюшни пахло сеном, и там было сумрачно и прохладно.
Люсинда стояла в стойле Клеопатры, заплетая в косу шелковистый черный хвост кобылы, а жеребенок Уинни с любопытством наблюдал за ней из своего укрытия под брюхом лошади.
Клеопатра же стояла спокойная — только время от времени утыкалась носом в жеребенка.
— Уинни гордилась бы им, Клео, — заметила Люсинда. Горе от потери любимой кобылы немного смягчал долговязый жеребенок, стоящий рядом с Клео.
Клеопатра взмахнула хвостом, мешая Люсинде заплетать косу.
— Посмотри, что ты наделала, — укоризненно сказала Люсинда.
Она начала плести косу снова, в душе радуясь тому, что может побыть с Клео подольше.
— Как себя чувствует жеребенок сегодня?
Люсинда подняла глаза. Перед ней стоял Уилл, непринужденно облокотившийся о дверцу стойла. При виде его веселой улыбки ей захотелось немедленно поцеловать его в приподнятые уголки губ.
Она улыбнулась ему в ответ.
— Он очень красив, правда?
Уилл отодвинул задвижку, открыл дверцу и вошел в стойло, пол которого был покрыт толстым слоем соломы. Он медленно подошел к жеребенку, протягивая к нему руку.
Казалось, сначала жеребенок был готов удрать. Но потом обнюхал Уилла и решил этого не делать. Высунув свой розовый язычок, он лизнул ладонь герцога. А потом совсем успокоился — признал этого человека своим другом.
— У вас есть почитатель! — засмеялась Люсинда.
У Клео уши встали торчком, она посмотрела на Уилла с явным подозрением.
Уилл отступил, позволяя кобыле привлечь жеребенка поближе к себе.
— Не обижайтесь, — посоветовала Люсинда, заканчивая плести косу. — Клеопатра поступает так, как на ее месте поступила бы любая мать.
— Клеопатра? — Уилл приподнял бровь. — Уж не та ли это Клеопатра, что обошла целую группу жеребцов на Аскоте и на Кубке Донкастера?
Люсинда улыбнулась, довольная тем, что герцог узнал Клеопатру. Жестом попросив его передать ей длинную красную ленту, висящую на перегородке, она проговорила:
— Клео такая одна-единственная. Хотя… — Взяв ленту из рук Уилла, она вплела ее в косу на хвосте кобылы. — Хотя если повезет, то положение дел скоро изменится. Со временем она будет приносить чемпионов.
— А кто будет производителем?
— Конечно, Царь Соломон. — Люсинда улыбнулась.
— Не дождетесь.
Улыбка Люсинды стала еще шире.
— Так и будет, ваша светлость.
— Зови меня Уиллом, глупая девчонка. — Он накрыл ее руку своей большой ладонью. — И ведь что удивительно: не я интересуюсь разведением лошадей, а ты.
— Разве это делает меня менее привлекательной? Допустим, у меня есть мозги и я решила использовать их для такого мужского занятия, — и что же?
— Ты прекрасно знаешь, что это делает тебя неотразимой. — Глаза Уилла пылали. — Или ты еще не все узнала о скандально известном Железном Уилле?
Клеопатра потопталась на месте. И в животе у нее громко заурчало.
Люсинда отвлеклась и не ответила Уиллу. Повернувшись к лошади, она провела рукой по ее крупу. Потом нахмурилась и ощупала брюхо кобылы.
— Это всего лишь пищеварительный тракт, — сказал Уилл. — Клеопатра — не Уинни.
Люсинда наклонилась, ощупывая живот кобылы.
— А если дело в траве? Или в овсе? Хотя… Ведь всем лошадям дают одинаковый овес…
Выпрямившись, Люсинда искоса взглянула на заплетенный в косу хвост Клеопатры, который медленно поднимался.
— Ах!..
Но было слишком поздно — облако ядовитого газа с шумом вырвалось из заднего прохода Клеопатры, медленно заполняя стойло весьма характерным запахом.
— Полагаю, мы определили ее болезнь? — сказал Уилл с серьезнейшим выражением лица, хотя глаза его смеялись.
Люсинда почувствовала, как щеки ее вспыхнули. Она искала достойный ответ и наконец пробормотала:
— Ну… Я думаю… — Не выдержав, она расхохоталась. И тотчас же почувствовала, что исчезало беспокойство, которое она только что испытывала.
Уилл попытался сделать «серьезное» лицо. Но, не удержавшись, тоже расхохотался.
— Ты… — Он никак не мог отсмеяться. — Ты плохо влияешь на человека, который хочет вести себя как джентльмен.
— Все, кто присутствовал бы тут в последние минуты, согласились бы с тобой. Тебе было бы трудно найти человека… — Люсинда вновь расхохоталась.
После невежливого поступка Клеопатры Люсинда почувствовала облегчение. На протяжении всего дня она не могла сосредоточиться ни на чем другом — только на мыслях об Уилле. А сейчас…
На что она, собственно, надеялась? Если честно, то на постель. Боже, помоги ей! Да-да, именно на это она надеялась. Но что же будет дальше?..
Как ни странно, Люсинда не учла такой возможности, что она… влюбляется в Уилла. Поэтому сначала ей не нужно было думать о том, что же произойдет после непродолжительного ухаживания герцога и возможного обретения ею вожделенного Царя Соломона. Однако теперь все изменилось. Потому что она влюбилась. Влюбилась настолько, что теперь с трудом узнавала себя, Уилл был нужен ей… как воздух или пища.
