— Кейт, — шагнул он к ней.
— Вы вернулись, — обернувшись, удивилась она. — Почему?
— Не смог уехать — не было лошадей, мост через реку поврежден, лодка затонула, и в довершение меня чуть не убило свалившейся с крыши черепицей.
— Понимаю, — ответила Кейт, и улыбка, появившаяся было на ее лице, исчезла.
— Нет, вы не понимаете. — Он с нежностью обнял ее. — Я осознал, что не могу вас покинуть.
— Ой, да вы насквозь промокли!
— Простите. — Он поспешно поцеловал ее и опустил руки.
— Ничего. — Она сама прижалась к нему и поцеловала так крепко, что у него на несколько мгновений перехватило дыхание.
— Надо понимать, ты больше никуда не едешь, сын мой? — спросила графиня, входя в гостиную.
— Будем надеяться, — хмыкнул сопровождавший ее Дамливи.
— Ты сделала все, чтобы я остался, мама, — ответил Оливер, отстраняясь от Кейт.
— Долг матери — помогать детям. Ты должен быть мне благодарен, — ответила графиня, усаживаясь на диван.
Дамливи расположился возле нее. Похоже, желая поженить своих молодых родственников, они образовали своего рода альянс — не преминул отметить Оливер. Или их уже связывало что-то другое?
— Благодарен за что? — удивился он. При других обстоятельствах вмешательство матери, несомненно, вывело бы его из себя, но сейчас ее выходка даже казалась ему забавной. — За то, что по твоему приказу расковали лошадей и сняли колеса с экипажей?
— Хорошо я придумала, правда?
— Надеюсь, к поломке моста и дырявой лодке ты отношения не имеешь? Мы с мистером Беркли чуть не утонули.
Графиня с Дамливи переглянулись.
— Чепуха! — махнула она рукой. — Глубина в нашей реке пустяковая, вдобавок ты отличный пловец.
— Мама!
— Может быть, графиня еще и дождь вызвала? — проворчал шотландец.
— Успокойся, сынок, мост и лодка не моих рук дело, — заметила ее сиятельство, — и дождя я не вызывала, но чем я горжусь, так это попадавшей черепицей.
— Неужели? — уставился на нее Оливер. — Ты что, лазила на крышу?
— Это было бы верхом глупости. Я просматривала на чердаке старые бумаги, касающиеся родового проклятия, те самые, которые ты должен был давным-давно разобрать, и из них мне стало известно, что колдовством занималась не только семья Кейт.
— Час от часу не легче, — пробормотал Оливер. Ситуация уже совсем не казалась ему забавной.
— Нужно было тебя как-то остановить, вот я и решила попробовать что-нибудь из семейного магического опыта.
— О Боже… — простонал Оливер.
— Должна сказать, лорд Дамливи мне очень помог, дорогая Кейт, — продолжала хозяйка дома. — Он весьма сведущ в колдовстве.
— Как, и ты тоже, дядя? — испуганно посмотрела на родственника Кэтлин.
— Решил пойти по стопам матери и сестры, — ухмыльнулся шотландец, — но только в целях защиты от злых чар.
— У них же никогда ничего не получалось!
— У меня тоже, — блеснул глазами Малькольм. — Видно, было еще не время.
— Вы все просто безумцы! — рассердился Оливер. — Неужели вы не видите, Кейт, как дурно повлияло общение с лордом Дамливи на мою мать?
— Не говорите глупостей, — вспылила Кэтлин. — Малькольм всего лишь научил ее одному фокусу.
— Этот фокус чуть не стоил мне жизни! Черепица дважды пролетела всего в нескольких дюймах от моей головы.
— Вы же остались живы, значит, леди Норкрофт и дядя все сделали правильно.
— Прости меня за это испытание; сынок, — проговорила графиня. — Я хотела, чтобы ты остался здесь и осознал, какую ошибку можешь совершить.
— Я осознал это только тогда, когда выбрался из тонущей лодки.
— К лодке я отношения не имею, — повторила графиня. — Ни о чем таком я даже не помышляла!
— Имей в виду, я не верю в твои чары. Все странные события этого дня можно объяснить вполне обыденными причинами, даже падение черепицы, — бодро ответил Оливер, хотя количество странностей превзошло все разумные пределы. Впрочем, Бог с ними, сейчас главное — Кейт. Если бы все пошло, как задумал Оливер, то она уже должна была быть в его объятиях.
— Вы прибегали к колдовству, чтобы меня приворожить? — повернулся он к Кэтлин.
— Нет, — решительно ответила она.
— А ты, мама?
— Нет, хотя идея замечательная, — вздохнула она. — Но на моей совести только несколько черепиц.
— Ты дважды читала заклинание?
— Почему ты спрашиваешь?
–. Потому что черепица упала дважды — когда я уходил и когда вернулся. Второй раз, кстати, был уже не нужен, потому что я уже принял решение.
Графиня и Дамливи переглянулись.
— Второго раза не было, Оливер, — пояснила ее сиятельство.
— Сдается мне, что вы просто не знаете, какой силой обладаете, — пробормотал шотландец.
Оливер повернулся к Кэтлин.
— Простите за столь прозаическую обстановку, — начал он, беря ее руки в свои. — Я должен был встать на одно колено, но, увы, для этого я слишком замерз и устал. Я по-прежнему не верю в родовое проклятие, но счастлив, что это предание привело вас в мой дом и в мою жизнь. Единственное колдовство, которое я признаю, — это колдовство ваших дивных глаз. Вы выйдете за меня замуж, Кейт?
Она посмотрела на него долгим печальным взглядом и отстранилась, отрицательно покачав головой.
— Я не могу, Оливер.
— Что? — Он не поверил своим ушам.
— Вы действительно не имеете отношения к поврежденному мосту, дырявой лодке и упавшей во второй раз черепице? — повернулась к его матери Кэтлин.
— Нет.
— А ты, дядя?
— Нет.
Кэтлин перевела полные ужаса глаза на Оливера.
— Вы могли свалиться с моста, утонуть, вас могло убить черепицей! — воскликнула она.
— Но я жив…
— Вы можете заболеть пневмонией и умереть! О, я должна была сама догадаться, что будет, когда я вас полюблю…
— А вы меня любите? — улыбнулся Оливер.
— О чем ты должна была догадаться, милая? — вмешался Дамливи.
— Это действие проклятия, дядя! Неужели ты не понимаешь? Оно не прекратится, если я выйду за Оливера.
— Но почему? Разве мы не соблюли все условия? — удивилась графиня. — Кэтлин — последняя в роду Дамливи, Оливер — последний из Норкрофтов. С их браком наши семьи объединятся.
— Жених и невеста, которые должны были объединить оба рода пятьсот лет назад, — напомнила Кэтлин, — не любили друг друга. Идя под венец, они приносили себя в жертву долгу.
— Ну, у нас совсем другой случай, — заметил Оливер.
— В том-то и дело, — сказала Кэтлин. — Похоже, чтобы снять проклятие, надо вступить в брак не по любви, а из чувства долга.
— Но я не верю ни в какие проклятия!
