прознал?
– Так пса моего наверно во дворе увидел, – Демьян хитро прищурился.
– Да я не про то. Знаешь от кого про венчание ваше прознал? – воевода махнул зятю приблизиться. Олексич послушно подошел.
– Попадья проболталась или сам Леонтий тебе сказался.
– Дождешься от них, – хмыкнул Федор. – Миронег Военежич боярин князя твоего мне с гонцом весточку прислал.
У Демьяна округлились глаза, на миг он позабыл даже о бродниках.
– Как? – только и смог выговорить он.
– А так. Поздравил меня с зятем достойным, мол, сам бы такого желал.
Демьян хмыкнул.
– Рассказал, как тебе там не сладко, что ежели б не князь, так и в город тебя не впустили бы, того и гляди прибьют. Ну, я Леонтия прижал, он во всем и сознался. Разъярился я, несся по улице, как мы сегодня на городню бежали. Думал, добегу, прибью негодницу. Влетел во двор, а она у забора стоит, скрючилась вся, выворачивает ее. Тут я и смекнул, что брюхата. Поостыл, все ждал, когда ж она неразумная в ноги падать станет, да разве ж от нее неблагодарной дождешься, – тесть махнул рукой.
– Так то так, – Демьян внимательно посмотрел Федору в глаза, – одно не понятно – зачем Миронег к тебе гонца посылал? Уж точно не затем, чтобы с зятьком поздравить.
– Это точно. Жаловался боярин ваш, что житья в Курской земле не стало, просил, чтобы я пред светлым князем Федором Романовичем словечко замолвил. Смекаешь?
– Смекаю, – угрюмо ответил Демьян.
– Видишь, зятек, не все как ты твердолобые упрямцы, и разумные у вас люди есть.
– Да, иуд везде хватает, – сплюнул Олексич.
– Федор Евсеевич! Федор Евссеевич! – на забороло вбежал молодой отрок. – Там воевода ихний говорить с тобой хочет. Переговариваться зовет.
– Там – это где? – сдвинул брови Федор.
– У ворот главных.
– Пошли, – махнул Демьяну тесть, – послушаем, чего гостям надобно.
С надвратного заборола хорошо просматривался левый берег. Бескрайние луга сочной зеленой травы дышали умиротворяющим покоем, юркие стрижи рассекали безоблачное небо, гоняя стаи мошки. Там за Вороножем лето настойчиво выпроваживало весну, вступая в права, а здесь на правом берегу люди готовили друг другу ад.
Внизу на недосягаемом для заставских стрел расстоянии на приземистом соловом коне взад-вперед разъезжал высокий широкоплечий муж в дорогой броне. За спиной раздуваемый ветром красовался расшитый корзень, роскоши которого мог бы позавидовать и князь. Вожака бродников нельзя было назвать грузным, скорее жилистым, крепким. Показная расслабленность тела и при этом едва заметные короткие, но резкие движения головы выдавали в нем хищника, готовящегося к прыжку. По приказу вороножского воеводы чужаку махнули с башни, и он, прикрываясь щитом, подъехал к засеке.
– Что надо?! – крикнул ему Федор.
Бродник лениво посмотрел в сторону ворот.
– Может выйдешь, воевода. Потолкуем, – улыбнулся он, недобро оскалив зубы.
– Мне и отсюда слышно, чай не глухой.
– Ну, как хочешь. Как бы об том не пожалеть?
– Не пожалею. Чего надо? Недосуг мне с тобой болтать.
Бродник прищурил правый глаз.
– Отдай то, что взял у нас, и мы уйдем с миром.
– Я у вас ничего не брал, чтобы отдавать. Видать заставы вы попутали.
Демьян заметил, что вена на виске воеводы стала пульсировать сильней.
– Врешь, Федор Евсеевич, ох, врешь, – бродник шутливо погрозил пальцем. – Ты схрон наш в лесу нашел и разграбил, добро, трудами нашими тяжкими добытое, себе присвоил. Мы за то злато души к гиене огненной подвинули, а ты хочешь чистеньким руку наложить. Не по справедливости то.
– Мне ваше злато кровавое и задаром не нужно. Ни о каком схроне мы на заставе не ведаем.
– Врешь, сукин сын! Из Вороножа икону чудотворную в печеру 77 к дивам принесли, больше неоткуда. Икона из схрона нашего. У вас все! – показное спокойствие слетело, ярость рвалась наружу, бродник едва себя сдерживал.
– Что со старцами?! – взволнованно закричал Демьян.
– Голос знакомый, – тать напряг зрение, вглядываясь в черноту бойницы.
– Знакомый, – эхом повторил Демьян, – так это ты хворым у старцев в келье лежал? Очухался. Что с иноками?
– Живы – здоровы, в молитвах прибывают. Да, говорят, икона из Вороножа к ним принесена.
– Если ты с ними чего сотворил, я тебе кишки выпущу, – гневно выкрикнул Олексич.
Бродник низко, словно ухал в колодец, рассмеялся:
– Гляди-ка, в западне сидят, а грозятся. Не поняли, что ли еще? В общем так, – голос его стал отливать холодной сталью, – если к полудню добро мое не вынесете, живыми вам не быть. Младенца, Федька, твоего сам на меч подниму, жену с дочкой молодцам моим на утеху отдам. А что с тобой станется, сам ведаешь. Не смогу приступом взять, измором придушу. Жрать у вас на заставе нечего, мышей с воробьями доедите, сами о пощаде запросите. Подумай, стоит ли злато цены такой.
Бродник отъехал, разговор был окончен.
– Может отдать? – неуверенно предложил Демьян.
– Чего отдавать?! – взревел воевода. – Нет у меня ничего, знать я про их схрон ничего не знаю! Ваши, должно, зимой разорили, а мне расхлебывай.
– Ничего мы не разоряли, – обиделся Демьян, – нет у нас. Я об том тоже ничего не слыхивал.
– А ведь они все знают, – Федор устало сел прямо на деревянный пол, – про то, что сын у меня народился, что обозы из-за леса не пришли. В городе люди их есть, в спину ударить могут. Но кто? – он нервно сжал кулаки.
– Ну, почему изменников сразу ищешь? Может кого-то на лугах поймали, под пытками выложил? Покосы ведь у вас идут.
– На месте все.
– А Кисляя брат, он ведь далеко косит, бродники как раз той стороной шли, могли его в полон взять, да выведать.
– О чем ты, зять? – воевода нахмурился. – Кисляй с братом Сулемой вчера на воротах стояли, их черед был. Какой там покос. Вон они, – указал Федор.
Два рыжеволосых детины занимали места у левой башни от ворот. Демьян приблизился вплотную к тестю.
– Ты заставским запрещал по правому склону Вороножа траву косить?
– Зятек, посмотри туда, – Федор бесцеремонно повернул голову зятя в сторону заливных лугов. – Чего-чего, а травы у нас вдоволь. Коси, не хочу. Какая мне разница, где они косят, лишь бы службу исправно несли?
– Тогда, – Олексич склонился к самому уху тестя, – я знаю, кто у вас изменники…
– Жила, воев мне десяток сюда к воротам, да Кисляя с Сулемой позови! – сурово крикнул воевода.
Ратные прибежали, озабоченно переглядываясь. Любопытные бабые стали бочком подтягиваться, побросав дымящие котлы. Все уже знали про золото, слух вихрем пронесся по заставе.
Кисляй
