ее.
– Я предупреждал, что я чудовище. Тебе следовало прислушаться. А мне – не быть таким слепым.
И вышел, хлопнув дверью ей в лицо.
Но в ту же секунду она бросилась за ним.
– Ты никогда не был чудовищем! – кричала она ему вслед, и голос ее эхом отдавался от мраморных стен просторного холла. – Слышишь меня? Ты не был чудовищем – до сегодняшней ночи!
– Дело сделано. Не знаю, поздравлять или выражать соболезнования.
Непривычно мягкое сообщение Рамзи не вызвало в Чандлере ровно никакого отклика.
Наверное, он должен был что-то почувствовать. В конце концов, не каждый день новоназначенный лорд-канцлер сообщал ему, что смертный приговор Кенуэю приведен в исполнение.
Теперь Чандлер стал девятым графом Девлином. Опозоренным лордом. Властелином пепелища. Графом пустоты.
Разочарованный собственным унынием, Чандлер не знал, как взглянуть в лицо человеку, которого хорошо узнал и научился уважать за прошедшие два месяца чистого, беспримесного ада. Он просто коротко кивнул, дав понять, что услышал и понял – но не отвернулся от окна с видом на Херигейт-сквер в доме своего отца в Вест-Энде.
Точнее, в одном из многочисленных отцовских владений. Ни в одном из которых он так и не жил.
– Меня удивило, что ты не пришел на… хмм… церемонию, – признался Рамзи. – Ты являлся на каждое заседание суда, смотрел на него – или, точнее, сквозь него – не отводя глаз. Мне думалось, ты захочешь посмотреть, как он отправляется в ад.
– Он хотел бы, чтобы я смотрел, – бесстрастно объяснил Чандлер. – Я предпочел не доставлять ему такого удовольствия.
– Понимаю. – После недолгого молчания Рамзи спросил: – И… что теперь?
Чандлер бросил быстрый взгляд через плечо.
– Что значит «теперь»?
– Что будешь делать дальше? – По тону Рамзи чувствовалось, что этот вопрос вызван не праздным любопытством.
Чандлер понимал, о чем он молчит. Все та же тема, которую они старательно обходили все эти недели, вместе трудясь над уничтожением Кровавого Совета.
Франческа.
Взгляд его остановился на высоком дубе за окном: черный ствол и листва, уже подернутая алыми красками осени. Проходя мимо этого дерева, он всегда вспоминал о ней.
И думал: если бы еще хоть раз…
Сколько себя помнил, он носил в груди источник тьмы. Черную дыру, провал в пустоту – то, что нельзя ни усыпить, ни насытить. Другие мужчины с такой же пустотой в груди пытаются заполнить ее пороками или властью. Или пьют, или играют со смертью. Чандлер попробовал все – и рано познал тщетность всего того.
На время эту черную дыру закрыла собой Франческа. Ее стройная фигура наполнила собой его жизнь, его сердце. Подарила надежду на счастье.
Но в следующий миг, словно оборотень, из ее шкуры выбралась Пиппа – и потеря Франчески вновь пробила дыру, которую уже ничем не залатать. Бездонный провал в ледяную бездну, которая вот-вот поглотит его целиком.
Поскорее бы.
Из зеркала теперь на него смотрел призрак. Бледная кожа, не тронутая солнцем, синяки под глазами от недостатка сна. Постоянно ноют все мышцы. Потерял, должно быть, фунтов десять, не меньше. От Чандлера осталась тень – даже сердце больше не билось, лишь равнодушно тикало, отсчитывая секунды и минуты пустой, ненужной жизни.
Зачем все это? Чтобы весь остаток дней мучиться от своей потери?
От того, что ее больше нет рядом?
– Ты вернешься к ней? – решившись, прямо спросил Рамзи. – К Франческе.
При звуке ее имени что-то ожило в нем. Словно проснулся голодный зверь, взревел и начал биться о клетку ребер, требуя пищи.
Пожалуй, тигр.
Вернуться ли к ней? Сердце подпрыгнуло и ухнуло вниз, в животе что-то сжалось.
– А ты бы вернулся? – спросил он, сам не зная, обращается к Рамзи или к призраку в оконном стекле.
– О чем ты?
Наконец Чандлер повернулся лицом к богатырю-шотландцу, который стоял, облокотившись на высокую спинку одного из своих кресел, словно проверяя ее на прочность.
– Первый мой порыв был – не верить ей. Не доверять. Но она сумела убедить даже меня, хоть я вовсе не отличаюсь легковерием! После такого грандиозного обмана – ты бы к ней вернулся?
Рамзи пожал плечами.
– Разумеется. Я так и сделал, когда был на твоем месте.
– Что?! – непонимающе переспросил Чандлер.
– Сначала я познакомился с Сесилией, а о том, что она и есть Леди в красном, узнал гораздо позже, – невозмутимо объяснил тот. – И да, когда понял, что она меня обманывала, поначалу был страшно зол. Но потом подумал: это ведь не только ее, но и моя вина. Я вел себя так, что говорить мне правду было опасно – и этим сам подтолкнул ее к нечестности.
– Это другое! – настаивал Чандлер; ему было неловко и не по себе, как всегда в присутствии неудобной истины.
– И что же здесь другое?
– Ну… ты не сомневался в намерениях Сесилии, когда правда вышла наружу. А об этой женщине я не знаю, что и думать. Понятия не имею, почему она так поступила – быть может, из личной выгоды или просто ради выживания.
Рамзи задумчиво почесал подбородок. Казалось, он набрал в рот целую тираду и не может ни проглотить ее, ни выплюнуть.
– Прости, что задаю такой вопрос, – заговорил он наконец, – но что именно в ее действиях заставляет тебя в ней сомневаться?
– Да ты издеваешься! Да, я знал ее ребенком – но только посмотри, что она с тех пор натворила! – Он сделал широкий жест, как бы очерчивая им все свои сомнения. – Она уверяет, что присвоила личность Франчески только ради того, чтобы восстановить справедливость. А если бы Франческа родилась не графиней, а крестьянкой? Да, она расследовала гибель своих родных – но заодно наслаждалась состоянием и местом в обществе, которое ей не принадлежит. Она знала, что я чувствую к Франческе. Знала, потому что я, черт возьми, душу перед ней вывернул! Никогда бы не стал так с ней откровенничать, если бы думал, что передо мной другая женщина.
Он пригладил волосы дрожащей рукой, не понимая, почему собственные рассуждения для него самого звучат неубедительно. Почему кажется, что его гнев направлен не в ту сторону.
– Мало того: как Франческа, она призналась мне в любви! И теперь я спрашиваю себя: она когда-нибудь открыла бы мне свое настоящее лицо, если бы отец ее не разоблачил? Или оставила бы в дураках до конца жизни?
Немного подумав над этим вопросом, Рамзи ответил:
– Скажи вот что: с ней ты был бы счастливым дураком?
– Не говори ерунды! – отмахнулся Чандлер.
– Я сейчас смертельно серьезен. Если бы ты никогда не узнал тайну этой женщины, ты назвал бы ее своей? И прожил бы с ней счастливо до конца жизни?
При этом вопросе в нем вспыхнула такая тоска, такое яростное томление по несбывшемуся, что Чандлеру пришлось опереться на подоконник – он побоялся, что не устоит на ногах.
– Никогда я бы не взглянул на другую женщину!
Рамзи попытался удержать усмешку – и не смог.
– А не кажется ли тебе, что сейчас ты куда больший дурак? Ты ведь любишь ее, а не воспоминания о несчастной девочке, погибшей двадцать лет назад!
Ярость охватила его, и Чандлеру пришлось вновь отвернуться к окну, чтобы не броситься на шотландца с кулаками.
– Ты говоришь о том, чего не знаешь.
– Возможно, – посерьезнев, ответил Рамзи. – Тогда расскажу о том,
