Дверь снова открылась. Ха! Она вернулась, и он ее вразумит.
— Позволь тебе сказать… А, это вы, Хедли, Вам следовало бы сообщить мне, что приехала леди Айверли.
Несправедливый упрек. Ведь Джордж пытался сказать, но он не стал его слушать. Проклятие! Он начинает вести себя как женщина.
Старик знал его слишком давно, чтобы обращать внимание на проявления недовольства.
— Ее сиятельство кое о чем просит. Должен ли я выполнять ее приказания?
— Конечно, — сказал Себастьян, но осторожность взяла верх. — Разумные приказания. А что она попросила?
— Полторы сотни восковых свечей. Она не любит запах сальных.
Себастьяну и самому не нравился этот запах. Дядя, напрочь лишенный обоняния, имел склонность экономить на пустяках, и дешевые свечи были примером такой экономии.
— Хорошо, — ответил Себастьян. — Что еще?
— Она просила принести дров, милорд. Но в имении их нет.
— И не надо. Мы живем на угольном месторождении.
— Может, заказать?
— Разумеется, нет.
Хотя он ценил и разделял любовь Дианы к комфорту, жечь дрова он считал излишней роскошью. Она приехала к нему в Нортумберленд без его указания, и поэтому он решил быть твердым. Она должна знать, что когда ты живешь рядом с Ньюкаслом, топить нужно углем.
Проявив волю, он почувствовал, что настроение его немного улучшилось. Он хотел избавить ее от жизни на холодном севере, а она не послушалась. Теперь будет вынуждена приспосабливаться к обстоятельствам. И затем, они женаты и должны искать способ сосуществовать. Он вспомнил, каким виделся ему их брак раньше, до ее предательства: он бы продолжал жить, как прежде, без больших перемен. К сожалению, смерть дяди означала, что жить в основном ему придется в Сэкстоне, а не в Лондоне, но основы его существования останутся прежними.
Конечно, главным преимуществом его первоначального плана было делить с Дианой постель. Иметь ее в своем доме, пусть и на расстоянии четверти мили от его комнаты, будет тяжелым испытанием для его самообладания.
Ярость, прозвучавшая в голосе Себастьяна, когда она обвинила его в нелогичности, доставила ей удовольствие. Все остальное из их стычки ее не удовлетворяло, и она сомневалась, не стоило ли быть с ним помягче. Но даже если бы она хотела более теплых отношений с мужем, она не будет добиваться этого, чтобы не унизить себя. На пути к примирению он должен пройти свою половину дистанции. По крайней мере половину.
Но результат ее драматического бегства из библиотеки был совсем невеселый: она ушла из единственного помещения, где было тепло и не стоял тошнотворный запах сгорающего угля.
Однако надежда, что ей принесут дрова, рухнула, когда она вошла в промерзшую комнату. Запах сальных свечей, хотя и неприятный, не вызывал тошноты. Только особые свойства нортумберлендского угля давали такой эффект.
— Я сейчас лягу в постель, — уведомила она Шанталь. — Это единственный способ согреться.
— Странный дом, — сказала служанка, расстегивая платье и облачая ее во фланелевую ночную сорочку поверх еще нескольких сорочек и нижних юбок. — Я не понимаю их язык. Разве это английский?
— Я сама с трудом понимаю. Тебе удалось разыскать экономку?
— А это вообще самое странное. II n’y a pas de femmes.
— Здесь нет женщин? — переспросила Диана. — Ты имеешь в виду, нет экономки?
— Совсем нет женщин. И естественно, нет служанок.
Это было необычно и нелепо. Слугам-мужчинам не только приходится больше платить, но за их наем берут налог.
В Сэкстон-Айверли, похоже, был недобор слуг, учитывая огромные размеры здания, и Диана решила, что это из-за недостатка средств.
— А кто же убирается? Стирает?
— Мужчины. Все. Я смотрела. Мы с вами единственные женщины в доме.
Себастьян не видел Диану более суток. После еще одного печального дня на шахте он приехал в город пообедать в гостинице и проконсультироваться у врача, которого рекомендовало литературное и философское общество Ньюкасла-на-Тайне. Доктор Харрисон казался очень квалифицированным специалистом и не советовал будущим матерям прибегать к пиявкам, а также согласился навестить леди Айверли на следующий день.
Обретя уверенность, что за ее здоровьем будет следить отличный профессионал, Себастьян больше не возражал против того, чтобы Диана оставалась в Сэкстон-Айверли.
Затем Хедли поднял болезненную тему дров. Старый дворецкий, явно очарованный новой леди Айверли, которую называл «худышкой», лояльно относился к ее желанию себя побаловать.
— Так будет лучше для ребенка, — объяснил он.
Себастьян не стал спрашивать, откуда старик узнал о беременности жены.
— Ни за что, — отрезал он. — Я сам поговорю с ней.
Даже не сменив заляпанную грязью обувь, он отправился в восточное крыло. По дороге он встретил французскую служанку Дианы, которая, присев в реверансе, неодобрительно взглянула на него. Ворчливая тирада, в которой встречались французские слова «дрова», «муж», «скупой», тоже не сделала его настроение лучше, когда он входил в давно не используемую комнату хозяйки дома, расположенную рядом с комнатами дяди.
Оказывается, сообразил Себастьян, он ни разу здесь не был. И если он ожидал, что комната, предназначенная для женщин, будет обставлена элегантной и красивой мебелью, то его иллюзии тут же рассеялись. Старинная кровать в почти пустой огромной комнате выглядела жалкой и убогой. Диана, положив голову на подушки, лежала под кучей одеял, прикрытая сверху еще и шубой, и выглядела маленькой и несчастной.
— Боже, сохрани меня от упрямых женщин! — выкрикнул Себастьян. — В этой комнате недолго и замерзнуть.
Он быстро подошел к камину и увидел, что угли на решетке были специально залиты водой.
— Слушай, Диана, и слушай внимательно, — сказал он, возвращаясь к кровати и глядя на жену.
Она плотнее закуталась в груду белья.
— Мы живем в долине Тайна. Главная продукция здесь — уголь, и мы используем уголь для отопления. Добывая уголь из глубин земли, люди, случается, гибнут, чтобы вам, мне и тысячам таких, как мы, было тепло. Мне безразлично, к чему вы привыкли с вашим мужем или как он избаловал вас. Я разожгу камин, и тебе это понравится. Ты не должна жертвовать своим здоровьем и здоровьем ребенка ради непонятных капризов.
Он почувствовал удовлетворение, поскольку она ничего не возразила. Она в ответ смотрела на него огромными голубыми глазами, в которых он заметил испуг. Потом они заблестели.
Черт! Он вовсе не собирался доводить ее до слез. Он лишь хотел донести до нее, что в этом доме его слово — закон.
