Я представляю себе королеву-мать, вышагивающую по дворцовым залам, в черном с головы до ног, и не верю, что она могла осознанно растить из своих детей страстных политических борцов. Но муж ее умер от рака, когда Наполеону было шестнадцать. Может быть, это несчастье ее как-то переменило?
— Насколько мне известно, папаша там был отчаянный игрок, — говорю я. — Он их оставил без гроша в кармане. Императору как раз и пришлось кормить семью.
— Что ж, бедность может на многое толкнуть. — Он опять оглядывает прекрасное собрание ценностей, выставленное на продажу, и на его лице отражаются противоречивые чувства. — Она этими вещами очень дорожила, не так ли?
— Они — ее страсть.
— И все это она готова отдать ради Наполеона? — спрашивает он.
— И это, и многое другое.
«Государствам коалиции не отнять у меня проделанной мною огромной работы на благо общества: ни проложенных через Альпы дорог, ни слитых воедино морей. Куда бы они ни ступили с намерением что-либо благоустроить — я уже там побывал. Они не смогут отнять у меня разработанного мною лично кодекса законов, который послужит и будущим поколениям».
Наполеон
Дворец Тюильри
Если смотреть издалека, можно принять этот парад за карнавал. В лучах теплого вечернего солнца я вижу танцующих на улицах детей и смеющихся женщин. Народ в восторге от человека, который вместо Наполеона займет теперь французский престол. У народа теперь есть новый король из династии Бурбонов, внук короля Людовика Пятнадцатого. Они верят, что он избавит их от бесконечных войн и смертей. Он подписал Хартию 1814 года, где дал клятву, что при его правлении будут соблюдаться свобода религии и печати, и что обе палаты парламента поставят на голосование вопрос налогообложения.
Во Франции меня больше ничто не держит. Отец протягивает мне руку, и я в последний раз смотрю на короля Людовика Восемнадцатого. «Пусть этот трон принесет вам больше радости, чем принес мне», — мысленно желаю я.
Беру сына за руку, и мы небольшой австрийской процессией шагаем по коридорам и залам дворца. Я смотрю сверху вниз на Франца и чувствую боль в сердце. Он родился здесь и кроме Парижа ничего не знает. Я нагибаюсь поцеловать его в щечку и с эгоистичной радостью отмечаю, что он совсем не похож на своего отца. В Шенбрунне его примут с величайшим удовольствием. И при взгляде на него люди никогда не вспомнят императора, истребившего в последней войне более полумиллиона человек.
— Прощайте, ваше величество.
Когда я прохожу, придворные склоняются в поклоне. Кто-то из дам не может сдержать слез. Возле одной из моих фрейлин, которая особенно безутешна, я останавливаюсь и ласково успокаиваю:
— Ее королевское высочество графиня Прованская будет прекрасной королевой. Мне о ней рассказывал отец. Она хорошая женщина и к короне никогда не стремилась.
Во дворе, возле королевского экипажа, нас ожидает месье Лоран. Он кое-что принес для моего сына. При виде своего учителя Франц бросается к нему и прижимается к его колену.
— Вы приедете ко мне в Австрию? — просит он. Он не понимает, что мы переезжаем не в другой дворец, а в другую страну.
— Боюсь, ваше высочество, это невозможно. Но я вам кое-что принес. — Он протягивает малышу сверток в серебряной обертке. — Откройте!
Франц разрывает сверток и обнаруживает внутри деревянную уточку с щелкающим клювом.
— Помните, как называется утка мужского рода?
Мальчик, подумав, кивает.
— Селезень.
У месье Лорана глаза на мокром месте, он гладит своего воспитанника по головке и вздыхает.
— Желаю вам удачной дороги, ваше высочество. Не забывайте про месье Лорана из Парижа.
Сын спешит ко мне похвалиться подарком. Я благодарю месье Лорана за столько лет службы.
— Когда мы только познакомились, я думала, нам не избежать ссор. Теперь могу сказать, что ошибалась.
К нам подходит Адам, и Франц протягивает ему уточку.
— Это мне месье подарил! — восклицает он.
— Очень красивая! О, да это селезень! — Адам с большим интересом рассматривает подарок месье Лорана. — И как его зовут?
Франц надувает губы и задумывается.
— Симон?
— Утенок Симон! — одобряет Адам и возвращает игрушку. — Не угодно ли будет вам с Симоном сесть в карету?
Мальчик убегает, а Адам подает мне руку. В Вену нас будет сопровождать эскорт из семисот с лишним солдат. А через два месяца с остальной частью своей армии вернется отец.
— Путь неблизкий, — предупреждает Адам, подсаживая меня.
— Да.
Пять лет назад я уже проделала такой путь, но при совершенно иных обстоятельствах. Тогда я не знала даже, суждено ли мне вернуться. Теперь я думаю о невероятности всего, что за это время произошло: вторжение Наполеона в Россию, его обескровленная армия, война Шестой коалиции против него — на этот раз успешная.
Кто-то из солдат приносит Франца с Симоном в карету, а я думаю обо всех отдавших жизнь за престол моего мужа. За мой престол. С другой стороны, не будь стольких жертв со стороны французов, я бы сейчас домой не ехала. И как во всем этом разобраться? Как наслаждаться счастьем, доставшимся ценой такого несчастья?
— Ни с кем больше не хочешь проститься? — спрашивает Адам.
— Только с отцом.
Отец подходит к королевскому экипажу с высокими застекленными окнами в золотых рамах, и я выставляю руку в окно. Он приехал. Как и обещал.
— Береги ее! — наставляет отец Адама строгим голосом. — В мои планы не входит потерять ее во второй раз.
Адам глубоко вздыхает и улыбается.
— В мои — тоже.
В воздух взлетает кнут, и отец сжимает мне руку.
— Auf Wiedersehen.
— Auf Wiedersehen! — кричит мой сын, а экипаж уже тронулся с места.
Я откидываюсь на бархатные подушки и в последний раз смотрю на Париж. Мы проезжаем недостроенную наполеоновскую арку в начале Елисейских полей, и сын возбужденно дергает меня за рукав.
— Maman, смотри!
Да. Справедливости ради надо признать, что Наполеону достался город, разоренный войной, и он сделал из него настоящее сокровище. Он ведь строил не одну эту арку в честь своей победы над австрийцами — на его счету мост Аустерлиц, дворец Броньяр, рю де Риволи, которая тоже пока не достроена. И хотя все это делалось, чтобы прославить самого себя, ему удалось создать что-то бессмертное. Именно за этим он сюда и пришел.
Вилла Лозер