– Где он?
– На парадном крыльце, милорд.
На улице, где его может видеть каждый прохожий?
– Проводи его в утреннюю комнату. Я скоро приду туда.
Быстро поклонившись, дворецкий поспешил покинуть дверной проем и быстро направился по коридору. Данстон пять минут шагал взад-вперед по своему офису. Нет смысла создавать впечатление, что он обеспокоен.
Так или иначе, но что это может быть? Угроза шантажа? Гарантии того, что Оливер больше не будет выдвигать против него обвинения? Маркиз быстро перебрал в уме все возможные причины беспрецедентного визита, и придумал ответы на них. Только тогда он направился в коридор.
Салливан стоял посередине утренней комнаты. Утренней комнаты Данстона. Он мог бы присесть, предположил Уоринг, но даже просто пройти через дверь оказалось достаточно трудно. Устроиться поудобнее – это было одновременно и невозможно, и абсолютно исключено.
Данстон, черт его побери, не торопился, но наконец-то он открыл дверь и вошел в комнату.
– Что ты здесь делаешь? – спросил маркиз без приветствия.
Маркиз протянул слово «ты» таким образом, словно предпочел бы увидеть на своем пороге Бонапарта. Так как Салливан скорее предпочел бы оказаться во Франции, то, по всей вероятности, в этом они сравнялись.
– Я хочу обсудить кое-что с вами, – ответил Салливан, стараясь говорить тихо и спокойно. В доме находились еще двое детей Салливанов и супруга маркиза, и ему не хотелось видеть кого-то из них.
– Ты принес на мой порог сплетни и позор. Мне нечего сказать тебе.
– Я хочу покинуть Лондон. – Салливан снова и снова обдумал эти слова во время поездки по Мэйферу, но когда он произнес их вслух, то ощутил их бесповоротность. Однако это то, чего он хотел. Остановку. Другое направление на остаток своей жизни.
Данстон начал отвечать, затем закрыл рот, уже поджав губы в вечном неодобрении.
– Отлично. Тогда вперед.
– У меня здесь успешная конюшня. Потребуются средства, чтобы переместить моих лошадей и служащих, и чтобы расширить бизнес.
Маркиз нахмурил брови.
– Ты хочешь денег? От меня? Я не потерплю, чтобы меня шантажом или угрозами заставляли…
– Вы забрали некоторые вещи, которые по праву принадлежат мне, – прервал его Салливан. – Я готов отдать их вам, в обмен на справедливую цену.
– Ты украл их!
– Я только вернул картины обратно. А теперь я продам их вам, на что я имел право с самого начала.
– И что я буду с ними делать? Предполагается, что они находятся у Мародера из Мэйфера.
– Мне все равно, что вы с ними сделаете. Расскажите всем, что после моего ареста вор осознал, что рано или поздно его поймают, и вы смогли вмешаться и договориться, чтобы вернуть их.
– Нет.
Салливан сделал над собой усилие, чтобы оставаться спокойным и не сжимать кулаки. Таков был его план. Данстон должен согласиться с ним, потому что будет невозможно оставаться в Лондоне, зная, как близко живет Изабель, и при этом не в силах изменить обстоятельства своего рождения.
– Да, вы сделаете это. Я могу сделать так, что слухи, пущенные Оливером, покажутся пустяком. И я приложу для этого все усилия.
– Шантаж. Я презираю это. И тебя тоже.
– Тогда вам не следовало зачинать меня.
– Я должен был утопить тебя после рождения.
– Вы уже говорили мне это.
– Это все еще правда.
Салливан посмотрел на него.
– Знаете, я удивлялся, почему моя мать снимала у вас дом даже после того, как вы отказались признать меня. Я выяснил это. Вы любили ее. И она была неравнодушна к вам, даже после того, как вышла замуж за Уильяма Перриса.
– Я не…
– Вот почему вы ничего не сделали насчет меня. Ваша чертова одержимость приличиями не позволила вам признать меня, но если бы вы утопили меня или отдали куда-нибудь на воспитание, то это разгневало бы мою мать. И тогда вы потеряли бы ее. – Он медленно сделал шаг вперед. – И во имя ее память я собираюсь отдать вам тринадцать картин, которые вернул себе, вместе с другими вещами из домов, которые я посетил. В обмен вы дадите мне десять тысяч фунтов.
– Десять ты…
– Я не прошу вас признать меня, потому что знаю, что вы никогда этого не сделаете. Я не прошу извинений, так как понимаю, что вы никогда не признаетесь, что ошиблись хоть в чем-то. Это не наследство или подарок. Вы платите мне то, что должны за вещи, которые забрали себе, и за то, что я превратил это в законный, скрытый от глаз публики обмен.
Долгое время Данстон сердито смотрел на него. Если маркиз откажется от сделки, Салливан поступит именно так, как угрожал. Ему это не понравится; он обнаружил, что любовь притупила его страсть к мести. Его так называемый отец может поблагодарить Изабель за это, но ни один из них об этом никогда не узнает.
– Десять тысяч фунтов, и ты продашь лошадь Оливеру.
– Нет.
– Думаю, что ты хочешь, чтобы все слухи о тебе и той потаскушке, которую ты обхажи…
– Не оскорбляйте ее. Я не стану предупреждать снова.
– Ты хочешь, чтобы все слухи прекратились, – поправился Данстон. – Продай ему лошадь, и они прекратятся.
Проклятие. Это следует сделать, сказал себе Салливан. И это поможет Изабель.
– Мой Гектор будет выставлен на аукцион в Таттерсоллз послезавтра. Это лучший племенной жеребец, который у меня есть. Тилден может предложить свою цену.
– Более эффективной была бы продажа по частному соглашению.
Маркиз прав.
– Очень хорошо. Я продам ему моего гнедого мерина, Париса. Моего личного коня, по частному соглашению. Если только мне не придется видеться или говорить с ним. И цена составить сто пятьдесят фунтов. Это не обсуждается.
– Договорились.
Салливан любил Париса. Однако он решил, что все это и должно быть болезненным. Даже мучительным.
– Завтра я пришлю сюда коня и вещи, по отдельности. А вы подготовьте наличные для моего человека, МакКрея, к полудню.
Данстон кивнул.
– Что-то еще? – спросил он, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал саркастически, но не преуспел в этом.
Значит, ситуация болезненно ощущалась обеими сторонами. Хорошо. Из-за чего это происходило – от того, что Данстона вынудили расстаться с деньгами, или от сознания кому именно ему придется отдать их, или даже от чего-то более глубокого – Салливан не знал. Да его это и не заботило.
– Нет. Да. Не должно больше быть никаких слухов и презрительного отношения к леди Изабель Чалси. Вы сделаете все, что сможете, чтобы помочь в восстановлении ее репутации.
Данстон кивнул.
– Она, кажется, по большей части – невиновная сторона во всей этой истории. – Маркиз шумно втянул воздух носом. – Это будет сделано.
– Благодарю вас за это. Во всем остальном мы квиты. Доброго дня. – Салливан круто развернулся и направился к двери.
Он ожидал прощального оскорбления и собрался с силами, чтобы вытерпеть его. Тишина со стороны утренней комнаты позади него создавала ощущение… победы. Очень небольшой, но он возьмет то, что сможет взять.
И теперь ему оставалось завершить еще только одно дело.
Если у Изабель оставались какие-то сомнения, что ее родители на самом деле намеревались покинуть город до конца Сезона, то их рассеял тот факт, что они упаковали весь дом за три дня. Она любила Корнуолл и Берлинг, и то, как днем ветер налетает со стороны океана, соленый и неукротимый. Но оставить Лондон означало отказаться от всякой возможности жизни с Салливаном. По этой причине было слишком больно думать о неминуемом отъезде.
Изабель не спорила и не упрямилась перед кутерьмой вокруг нее – в конце концов, это было ради ее блага. Но даже так, она все равно не могла удержаться и каждые пять минут выглядывала из окна спальни, чтобы посмотреть, не появится ли на подъездной дорожке Салливан.
Его вещи таинственным образом исчезли из амуничника. Младший брат ничего не сказал ей об этом, а она не нашла в себе сил спросить. Тем не менее, теперь девушка начала задумываться, будет ли то, что она воображает, лучше чем услышать, что да, Салливан прислал записку, и да, он упомянул, что не хочет, чтобы она что-то знала об этом. Или, что еще хуже, он не упомянул ее вовсе.
