— Надеюсь, это ты не обо мне?
— Нет, что ты. Тебя я бы назвала артистичным… — Она провела пальцем по его исцарапанному подбородку. — И еще альтруистическим. И ду-у-ушевным.
— Знаешь, мне вдруг показалось, что ты хочешь сказать, что я «ду-у-урацкий». — Он нежно поцеловал ямочку на ее шее. — Какими только плохими словами ты не называла меня, когда мы впервые увиделись.
— Таким большим черным дьяволом.
— Да нет, «большой черный дьявол» — это еще не самое худшее из них, — с усмешкой напомнил ей Джек.
Алессандра обвила руками шею Джека и прижала его к себе. Она услышала, как спокойно и уверенно бьется его сердце, и это наполнило ее искрящейся радостью.
— Ты напугал меня, — прошептала она. — После бегства из Италии я решила держаться подальше от мужчин. Но ты разбудил во мне чувства, о существовании которых я не осмеливалась признаться даже самой себе.
— Какие чувства, Алессандра? Будем играть еще в одну словесную игру?
Она почувствовала, что губы ее дрожат.
— Хочешь, чтобы я сказала о них вслух?
Алессандра все еще не решалась признаться ему в любви.
— Мне бы хотелось знать, Алесса, есть ли у меня надежда уговорить тебя рискнуть и еще раз попытаться вступить в брак? Я понимаю, что твой опыт общения с мужчинами заставляет тебя осторожничать. Но я не такой, как они, я другой, поверь…
— Наверняка ты знаешь, что очень нравишься мне, — проговорила Алессандра.
— Только нравлюсь? Черт возьми, я бы не сказал, что жаждал услышать именно это.
Алессандра судорожно сглотнула.
— Нет, я говорю о любви. Я люблю тебя, Джек. Люблю до боли. Но вряд ли я понравлюсь твоему отцу. Я ведь не наивная девочка, а вдова, да еще с ребенком. Иностранка, имеющая собственные понятия о женской независимости и интеллекте.
— Но ведь тебя зовет в жены не герцог Ледьярд, — пожал плечами Джек, — а Джеймс Джекхарт Пирсон. Но возможно, у тебя есть причины сомневаться во мне. У меня нет титула, и я не очень богат.
— Что такое титул? Всего лишь цепочка из букв, не более того, — ответила Алессандра. — Титул не имеет никакого отношения к самому человеку, один только титул ничего не говорит о мужчине. А деньги… Видишь ли, я богата. Очень богата.
— Да, это мне известно. Должен признаться, что именно твои деньги заставили меня хорошенько подумать, прежде чем делать тебе предложение.
Маркиза почувствовала, как у нее что-то шевельнулось внутри.
— Но после долгих раздумий я все же решил предложить тебе руку и сердце невзирая на твое состояние. Я прошу тебя стать моей женой не из-за твоих денег, Алессандра. Я хочу, чтобы ты стала моей, потому что мне нравится, как работает твой ум, ты не боишься выступать против общепринятых суждений, ты готова отстаивать свою точку зрения. Мне нравится, как сияют твои глаза в солнечном свете, как их цвет превращается из темно-изумрудного в цвет весенней листвы. Мне нравится, как ты воспитываешь свою дочь, беспокоишься о том, чтобы она, повзрослев, превратилась в умную, умеющую думать и сострадать женщину.
Сквозь слезы она увидела его точеный профиль, четко выделявшийся в темноте на фоне лунного света.
— Ты нарисовал слишком льстивую картину, — прошептала Алессандра.
— Это потому, что я ослеплен любовью, — рассмеялся Джек.
Она заморгала, чтобы соленые капли упали с ее ресниц.
— В таком случае даже не открывай глаза.
Джек поцеловал свою Алессу и так нежно обнял, что у нее подогнулись колени. Их тела слились воедино, и так они стояли, поддерживая друг другу, а спящие в гавани суда пели им серенады.
— Означает ли это, что твой и мой ум нашли друг друга? — наконец спросил он.
— Да. И наши сердца — тоже, — прошептала Алессандра: — У нас с тобой много общего.
— Значит, ты принимаешь мое предложение?
— Si[20].
Она почувствовала на щеке его дыхание.
— Мне кажется, что итальянский — самый прекрасный язык на свете, — проговорил Джек.
Завернув золотую маску в последний слой ваты, Алессандра бережно уложила ее в ящик для транспортировки и заперла на замок крышку.
Рука Джека с угольным карандашом, которым он рисовал на зернистой бумаге Минерву, застыла в воздухе, и он поднял голову.
— Со стороны Хейверстика и батских ученых было весьма великодушно навсегда передать это сокровище в Лондонское общество Юлия Цезаря, — заметил он.
— Но он же сам признался, что без нашей помощи маску так никогда бы и не обнаружили, — сказала Алессандра. Ее губы задрожали, когда она кончиком пальца провела по медным скобам на ящике. — К тому же у меня возникло такое чувство, что он побаивается… Ну, знаешь, учитывая, какой путь проделала римская армия и то, как прошла ее последняя битва… Так вот, по-моему, Хейверстик считает, что маска может быть проклята.
— Какая нелепость! — воскликнул Джек. — По-моему, у нее счастливая судьба: сначала ее надежно спрятали, а потом… Потом она свела нас вместе. — Он побарабанил пальцами по листу бумаги. — К тому же, как это ни странно, нам следует отдать должное дьяволу. Если бы не Беллазони и Орричетти, неизвестно, когда бы ее обнаружили и обнаружили ли бы вообще.
Алессандра аккуратно переложила свои бумаги.
— Ты ведь иронизируешь, не так ли? Меньше всего им хотелось сделать существенный вклад в серьезную науку.
— И их постигла божественная кара, — заметил Джек. — Минерве не нравится, когда ее священные земли перекапывает дьявол.
Алеесандра сдержала вздох.
— Минерва продемонстрировала нам свою обычную мудрость, но какой же дурочкой была я! Я ведь даже не заподозрила, что Пьетро способен на столь хладнокровное злодеяние.
Отложив в сторону угольный карандаш и бумагу, Джек подошел к Алессандре.
— Хватит корить себя за прошлое, любимая, — сказал он, обнимая ее. Он все еще не мог поверить в то, что эта женщина скоро станет его женой. — Орричетти обманул многих.
— Да, но я совершала чудовищные ошибки, — покачала головой Алеесандра.
— Мы все порой ошибаемся.
Она улыбнулась.
— Но только не ты, — прошептала она.
— Да нет, и я тоже. Помню, как я привязал твою дочь к дереву… — Он рассмеялся. — Хотя должен сказать, что это был самый лучший выход из положения. Иначе на раскопках ты не обратила бы на меня внимания.
— Разве можно не обратить на тебя внимания! — усмехнулась Алеесандра, обнимая Джека за талию.
— Особенно когда мои холодные руки поглаживаю тебя тут… и там…
— Дже-ек!
Он погладил губами мочку ее уха.
