всякий раз, когда рядом оказывался Перегрин. А ее решение пойти без очков на бал в Клермонте! О, да тут бушуют адские страсти!
Взгляд Аннабель упал на корзину, которую Катриона прятала за спиной.
– А это еда, не так ли? – спросила она. – Еда для лорда Деверо?
Катриона взглянула на Перегрина. Будто бы спрашивала разрешения.
– Ты знаешь, что он сбежал из дома больше месяца назад? – наступала на нее Аннабель. – И что Скотленд-Ярд сейчас рыскает по всей Англии?
Перегрин и Катриона в унисон вздохнули.
– Так ты все знала! – изумленно воскликнула Аннабель.
– А откуда знаете вы? – потребовал ответа Перегрин.
Аннабель набросилась на него.
– Ваш брат знает, что вы здесь?
Его брови удивленно взлетели вверх, когда герцога Монтгомери назвали «его братом».
– Мисс…
– Знает или нет?!
– При всем уважении, я не совсем понимаю, почему вы спрашиваете.
Потому, что он целовал меня в тот момент, когда узнал, что вы скрылись. Потому, что я обнимала его и чувствовала, как в его груди сердце обливается кровью от того, что собственный брат предал его. Потому, что все, что причиняет боль ему, причиняет боль и мне.
Какая все же она лицемерка. Сильнее всего его ранила она сама прошлой ночью, когда безжалостно отвергла его любовь, его руку, его доверие.
Аннабель поднялась на цыпочки, глядя прямо в исхудалое аристократическое лицо Перегрина.
– Как вы могли? – сказала она. – Он даже не знает, живы ли вы.
Перегрин сощурил глаза.
– Прошу прощения, мисс, – произнес он. – Я, признаться, не совсем понимаю, что вы имеете в виду, но в мои намерения не входило доставить вам столько беспокойства.
О, к черту его вежливую сдержанность!
– Буду говорить откровенно. Вы исчезли. Сбежали, вместо того чтобы выполнить вполне разумный приказ, и пока вы прячетесь где-то уютном уголке и сидите на шее у девушки, ваш брат сбивается с ног, из-за вас он потерял покой и сон.
На щеках Перегрина зарделись два алых флажка. Если бы она была мужчиной, он, наверное, ударил бы ее.
– Я вижу, что по какой-то причине вам известно довольно много, – проворчал он, – но вы ошибаетесь в одном: Монтгомери никогда, никогда ни о чем не переживает. Для этого у него нет ни души, ни сердца, и если я действительно вызвал в нем подобные эмоции, уверяю вас, это связано главным образом с моим статусом его наследника и очень мало с беспокойством обо мне самом.
Рука Аннабель сама собой взлетела вверх. Она вовремя замерла, но на мгновение и Аннабель, и Перегрин удивленно уставились на ладонь, повисшую в воздухе, которая готова была влепить пощечину знатному отпрыску.
Взгляд Перегрина переместился с ее руки на лицо, в его глазах мелькнуло подозрение.
– Мисс?
– Как же мало вы его знаете, – начала Аннабель тихо. – Бедный Монтгомери, ну почему именно те, кого он так любит, не видят, каков он на самом деле? Вы не правы, у него есть сердце, сдержанное, благородное сердце, и оно бьется так же, как ваше и мое, и я готова поспорить, что оно преданное и надежное, как никакое другое. Он редкий человек, и не потому, что богат и могущественен, а потому, что говорит то, что думает, и делает то, что говорит. Он мог бы быть самодовольным тираном, но предпочитает упорно трудиться, чтобы жизнь людей протекала гладко, берет на себя решение чужих проблем. И если бы у вас, милорд, была хоть капля чести, вы бы помогли ему нести этот тяжкий груз обязанностей, а не вели себя как избалованный сопляк.
Слово «сопляк» она почти выплюнула ему в лицо.
Перегрин побледнел.
– Аннабель… – Катриона вклинилась между ними, ее взволнованное, изменившееся лицо Аннабель видела, как в тумане.
– У него есть сердце! – повторила Аннабель. – И я люблю его!
– Аннабель, – просила Катриона, – не нужно…
– Я люблю его, но солгала ему, и теперь он всегда будет думать обо мне плохо, – повторила Аннабель с болью в голосе.
Катриона обвила рукой ее плечо, большие голубые глаза смотрели мягко и были полны сострадания. Этот проблеск доброты и сочувствия стал последней каплей. Впервые с того давнего рокового лета Аннабель разрыдалась.
– Я люблю его!
– И так все последние полчаса, – пожаловалась Хэтти Люси, понизив голос.
Глава суфражисток стояла в дверях маленькой гостиной Кэмпбеллов, все еще в пальто и шарфе, пряди ее светлых волос выбивались из наспех сколотой прически.
Аннабель свернулась калачиком в кресле, ее тело сотрясалось от рыданий, рвущихся из горла, словно из нее изливались все перенесенные за жизнь страдания. Катриона сидела на подлокотнике кресла, неловко поглаживая Аннабель по спине.
– Час от часу не легче, – пробормотала Люси.
Она подошла к шкафчику на противоположной стене, и ее интуиция была вознаграждена: открыв дверцы, Люси увидела ряд сверкающих бутылок. Она откупорила одну и плеснула немного бренди в маленький стаканчик.
– Выпей, – приказала она, протягивая стакан Аннабель.
Та посмотрела на нее красными от слез глазами. Ее тонкий нос стал розовым и некрасивым.
– Спиртное? – хрипло спросила она.
– Попробуй, – мрачно сказала Люси. – Знаешь, выпивка – не такой уж большой грех, никак не больше, чем скрывать секреты от друзей и бегать на свидания с врагами. Ну почему именно Монтгомери, Аннабель? Из всех мужчин королевства!
Аннабель опустила глаза и уставилась в стакан.
– Он не враг, – уныло сказала она. – Именно он добился разрешения на нашу демонстрацию. Помог нам. А я…
– Любишь его, понимаю. Ты уже говорила. – Люси потянулась назад и подтащила стул поближе. – Так, говоришь, это он добился разрешения? Расскажи-ка все с самого начала.
Аннабель пригубила бренди и поморщилась – от крепкого напитка у нее онемели губы.
– Теперь это вряд ли имеет значение.
– Тогда почему ты ведешь себя, так будто наступил конец света? – спросила Люси, разматывая свой длинный шарф.
Потому что для меня он действительно наступил.
Сердце Аннабель сжималось и замирало каждый раз, когда она вспоминала лицо уходящего Себастьяна. Он смотрел на нее, будто она была его Далилой, его
