надеюсь? Осталось всего четыре месяца, и он точно всё узнает и увидит, а если я не скажу ему сейчас, то я даже не знаю, как он решит меня наказать за то, что я скрываю от него беременность.
Заберёт у меня ребёнка?
Нет-нет, это невозможно, я машинально закрываю ладонями свой животик, только представив, что кто-то сможет отнять у меня моё неродившееся ещё сокровище. Но мне не остаётся ничего иного, как всё ему рассказать.
И тогда он запрёт меня под замком, чтобы я вынашивала его наследника. Или маленькую принцессу, как он постоянно твердит мне….
Только таким как он нельзя иметь детей. И жён. Это я знаю наверняка.
Я возвращаюсь домой в раздумьях, и встречаю свою весёлую игривую Машу, вернувшуюся из школы.
— Представляешь, Петя из старшего класса пригласил меня в кино! — весело щебечет она. — Он такой классный! Ему уже четырнадцать, представляешь? — и я улыбаюсь ей в ответ.
Как хорошо, что у моей Машеньки есть детство. С кино и сахарной ватой. И мальчишками-ровесниками.
Которого у меня не было…
Потому что его сразу же отнял мой муж. Сожрал его, как жадный и злобный дракон, сломав мои тонкие стрекозиные крылья…
И слушая сейчас вполуха возбуждённое чириканье Маши, я пытаюсь забыть свой первый раз с Аликом, который привёз меня к себе в свой холодный и пустынный замок.
Чтобы больше не выпустить меня из него…
— А, что? Тебе нечего надеть на свидание? — переспрашиваю я Машу, и улыбаюсь ей в ответ:
— Давай посмотрим у меня в шкафу, вдруг что-нибудь отыщем? — и я беру её за руку и веду в свою гардеробную.
Вечером за ужином мне в первый раз не хочется ничего есть. И я даже с отвращением наблюдаю, как Алик с Машей аппетитно уплетают запеканку с мясом, которую большегрудая Аллочка не перестаёт подкладывать им в тарелки.
— Дядя Алик, нравится? — вдруг кокетливо встаёт Маша и крутится сама вокруг себя, демонстрируя моему мужу своё, точнее, моё когда-то, шёлковое коротенькое платье в цветочек.
Которое я как раз носила лет семь назад.
Я сейчас понимаю, что мне его как раз и купил Алик!
А наше первое «свидание». Если это можно так назвать.
Когда взрослый мужчина соблазняет маленькую девочку.
Как я могла вообще забыть это всё?! Видимо, моя память просто вытеснила это воспоминание в самые дальние чуланы, и теперь тот день внезапно отчётливо проступает в моей голове.
До этого раньше дядя Алик не раз приходил к нам домой. К моим родителям. Ведь они были бизнес-партнёрами. Или как это тогда называлось? И я точно так же, как и моя Машенька сейчас, восхищалась красивым добрым взрослым дядей, который всегда был со мной приветлив и добр.
Я ластилась к нему, как доверчивый ребёнок, а он задаривал меня игрушками и сладостями. И я всегда с нетерпением ждала его прихода.
Столько лет прошло… И только сейчас, когда я ношу под сердцем его ребёнка, до меня вдруг доходит с неумолимой ясностью, что он ведь поэтому и избавился от моих родителей! От моей семьи!
Это не были никакие криминальные разборки. Он просто захотел маленькую дочь своих друзей. Ведь именно так это и было! Как я вообще могла закрывать глаза на всё это?!
И чтобы под благовидным предлогом завладеть мной, он просто решил убрать с дороги препятствие – мою семью!
Я помню, как я рыдала, когда папа с мамой погибли в аварии, которую подстроил мой муж, и как «добрый» дядя Алик утешал меня. Обещал, что позаботится обо мне и моей сестрёнке. И я обняла его мощную шею своими тонкими ручками, почувствовав тогда защиту и любовь, исходившие от него, только совсем не понимала, что это были дикое необузданное желание и похоть.
— Всё будет хорошо, малышка, — прохрипел он мне тогда на ушко, и меня обдало жаром его дыхания.
Жаром его персональной преисподней, которая всегда пылала в нём адским огнём.
— Сегодня будет особенный вечер, Тая, — пообещал мне дядя Алик и достал огромную картонную коробку с логотипом Prada на ней.
— Что это? — в нерешительности посмотрела я в его красивое и доброе лицо. — Кукла?
Боже мой, ведь я тогда еще играла в кукол!
— Это лучше, открой, — прохрипел дядя Алик, и я открыла пахнущую пудрой и ванилью коробку. — Ты — моя самая дорогая кукла, — сказал он, и я запустила руки в шуршащую бумагу-тишью, в складках которой лежало восхитительное шёлковое платье. — Хочу, чтобы ты его надела. Сегодня, — сказал мне Алик, и тогда первый раз в его обычно таком добром голосе прозвучали стальные нотки.
Которых я ещё не заметила.
И я надела это самое платье, в котором сейчас красуется перед «дядей Аликом» моя глупенькая сестрёнка, и я сама, сама дала ей его!
Просто после той ночи я так хотела всё забыть. Выбросить эту тряпку, но Алик снова и снова просил меня надевать его, пока я окончательно не выросла из него.
Я выросла. А Маша — ещё нет.
В тот вечер, семь лет назад, я надела это самое проклятое платье и доверчиво положила свою ещё почти детскую ладошку в руку дяди Алика — такого большого, сильного и доброго, и пошла с ним.
Всё, что было потом, тонет в тумане: я ведь так всегда старательно пыталась стереть это. Скрыть. Спрятать в самый дальний чулан своих воспоминаний. Словно этого никогда и не было.
Но это было. Было. И та первая ужасная ночь. После которой дядя Алик превратился для меня из доброго волшебника из детской сказки в злого страшного Волка, проглотившего моё детство и невинность.
И даже тогда, его только больше распаляли мои боль и слёзы. И если в первый год он пытался меня утешать и задабривать игрушками и новыми подарками, наряжая как собственную куколку, то уже перед самым моим шестнадцатилетием он уже перестал церемониться, когда понял, что мне не нужно от него ничего. Кроме свободы.
Как раз того единственного, чего он мне дать не мог.
И чтобы я от него точно уже никуда не делась, он решил жениться на мне. Заодно прибрав к рукам и состояние моих родителей. Судьи, законы — всё для Алика было уже давно куплено, поэтому ни у кого в окружении даже
