— Ты рассуждаешь так, словно Хайдар и я единственные кандидаты.
Услышав эти слова, Сондосс округлила глаза, будто Джалал высказал чрезвычайную глупость. Она решила над ним посмеяться:
— Вы действительно единственные пригодные кандидаты. Рашид аль-Мансури — отработанный материал. Ни один человек в здравом уме не захочет, чтобы неуравновешенное существо чем-то управляло, не говоря уже о королевстве. Образумься, Джалал. У него столько же шансов, сколько у айсберга в пустыне Азмахара летом.
Джалалу хотелось смеяться.
— Ты все просчитала, да?
Она любезно кивнула:
— Я говорила раньше и скажу снова. После вы оба будете меня благодарить.
Джалал снова покачал головой, не в силах поверить в масштабы хитрости и изворотливости своей матери. До чего же бесстыжей нужно быть, чтобы использовать свой ум и интеллект во зло? Можно ли найти способ обезвредить ее и перенаправить ее энергию в мирное русло? Или Джалалу придется просто смириться и сдаться?
Внутренний голос подсказывал Джалалу, что нужно сдаться. На этот раз он решил его послушать.
Обойдя мать, он приблизился к напряженной Луджейн. Она не подняла на него глаз, даже когда он коснулся ногами ее неподвижных ног.
— Моя мать — более четкое объяснение всего, что произошло, — сказал он.
Луджейн сильнее напряглась и затаила дыхание. Она сидела, отвернувшись от Джалала.
Он встал перед ней на колени. Луджейн охнула, когда он крепко взял ее за руки, не позволяя высвободиться. Она по-прежнему не смотрела на него.
— Но кое в чем она просчиталась. Даже если моя версия того, что произошло, не так безупречна, как ее, даже если она предъявит мне доказательство того, что все произошедшее — результат ее трудов, я знаю, где реальность, а где вымысел. — Он поднес ее руки к губам, затем резко обнял. — Ты моя единственная реальность, Луджейн. Ты и Адам.
И тут Луджейн посмотрела на Джалала. Его сердце едва не разорвалось от отчаяния. Слезы лились из глаз, а сдавленный голос дрожал.
— Я не могу быть твоей реальностью. Но она позволит Адаму остаться с тобой, если я уеду.
— Вы оба будете рядом со мной, пока я жив.
Луджейн высвободилась из его объятий, дрожа всем телом. Ее слезы брызнули на его грудь.
— Она не остановится ни перед чем, чтобы разлучить нас. Она верит, что делает лучше для тебя и Адама.
— Она не сможет ничего сделать. Я защищу тебя и твою семью. Я не позволю ей снова навредить тебе.
— Ты думаешь, я… испугалась бы… если бы она угрожала мне или моей семье? — Луджейн сильнее разрыдалась. Каждая ее прерывистая фраза разбивала Джалалу сердце. — Она придумала для меня… самое ужасное наказание… она хотела разлучить меня с тобой. Что до моей семьи… она знает, что не навредит им сильнее, чем навредила.
— Тогда каким образом она тебя запугала? Кого она угрожала обидеть? — Внезапно ему в голову пришла ужасная мысль. — Адам?
— Ты! — закричала Луджейн.
Джалал отшатнулся. Боже правый, когда же это кончится? Неужели преступлениям его матери нет конца?
Продолжая плакать, Луджейн причитала:
— Она заявила мне, что уничтожит тебя. Она сказала, что, если я ее ослушаюсь и приду на церемонию или расскажу тебе обо всем, не будет никаких шансов. И она не угрожала мне. Она спокойно пообещала. Я ей поверила. Я верю ей до сих пор. Я пыталась с ней договориться, но бесполезно.
Онемевший от шока. Джалал посмотрел на мать.
Сондосс раздраженно выдохнула:
— Ты ей веришь?
— Да.
Взгляд его матери ожесточился.
— Это в очередной раз доказывает, что я была абсолютно права. Теперь, когда я знаю, как сильно Луджейн привязала тебя к себе, я сделаю все, чтобы не позволить тебе опозорить из-за нее свое имя. И ее семья не будет манипулировать тобой. Ты больше не принадлежишь ни себе, ни мне. Будь ты в здравом уме, осознал бы, что их не будут принимать в Азмахаре с почестями. Не важно, есть у них титул или нет. Если ты считаешь предрассудки изжитыми, то ничего не знаешь о людях, которыми хочешь управлять. Но самое ужасное ждет ее! Никто не примет противоестественный союз между мужчиной с чистой королевской кровью и беспородной шлюхой, которая обнажает тело за большие деньги. Черная вдовушка стала твоей женой, как ты утверждаешь, нося траур по мужу. Но она повинна в еще большем грехе, потому что занималась с тобой сексом в запретное время, желая привязать тебя к себе незаконнорожденным ребенком. — Глаза Сондосс грозно сверкнули. — Ты же повел себя отвратительно. В любовных делах ты хуже Хайдара. Я не стану ждать, когда она разобьет твое сердце на тысячи осколков. Я уничтожу тебя до того, как ты погубишь себя. Мое воздействие будет подобно ножу хирурга. Ты восстановишься, и я отстану от тебя, когда поверю, что ты в безопасности и избавился от инфекции, поэтому «ампутация» больше не требуется. — Сондосс отвернулась и подошла к открытому окну. Занимался рассвет. — Это простое уравнение на логику, Джалал. Я должна быть твоими глазами и твоей головой, пока и то и другое не начнет исправно служить тебе. Я могла бы позволить тебе жениться на ней, чтобы ты имел возможность претендовать на ребенка, но когда узнала, что ты даешь ей исключительное право развестись с тобой и требовать твои деньги, я поняла, что не могу ждать пробуждения. Ты вправе признать своего сына, который действительно плоть и кровь, но ты никогда не признаешь ее и ее семью.
Наступило оглушительно молчание.
Джалал сжал руки Луджейн, поднялся и подошел к матери.
— А теперь выслушай мое простое уравнение на логику, дорогая. — Он удивлялся, каким спокойным был его голос, до чего здравомыслящим он себе казался. Джалал знал, что прилагает последнее усилие, чтобы образумить Сондосс. Если она не повинуется его воле, он от нее отречется. — Я не могу поверить, что таким образом ты меня спасаешь. Я знаю, что ты не хочешь потерять собственного сына, даже если он не твой любимчик, да и дурак в придачу. Я знаю, кровное родство для тебя превыше всего, но ты рискуешь потерять третьего человека, которого не можешь не любить, — своего первого внука. И ты безвозвратно потеряешь меня и Адама если и дальше будешь продолжать в том же духе или каким-то образом обидишь Луджейн. Это не угроза. Это обещание.
Казалось, мать смотрела на него целую вечность. Они обменивались взглядами, молчаливо высказывая друг другу то, что не могли сказать вслух всю жизнь.
Джалал заметил, что она готова уступить. Или ему только почудилось?
Но когда Сондосс заговорила, в ее голосе слышалось и удивление, и печаль, и смирение.
— Решено. Я отступаю.
Неужели она действительно боялась потерять Джалала и Адама?
