общаги сидела, забившись в уголок. Браслет жёг кожу. Алия… Если бы всё было иначе, я бы поехала к ней.
Стояла рядом с общежитием, таращащимся на меня тёмными окнами, и боролась с собой.
До Нового года осталось совсем немного. Кое-кто уже украсил окна мишурой, а я бы с удовольствием повесила на наши траурный венок. Только вряд ли Лариса это оценит.
– Подождите! – крикнула вслед машине и побежала за ней. – Стойте!
Фары мигнули, такси остановилось.
Я резко открыла дверцу.
– Отвезите меня на вокзал, пожалуйста. Можете?
Водитель посмотрел на часы.
– Садитесь, – кивнул. – Вам повезло, что у меня нет заказов. Метель…
– Да, очень повезло, – согласилась я с горькой улыбкой. – Хоть тут мне повезло.
***
Сидя в зале ожидания, рассматривала пассажиров. Некоторые откровенно клевали носом, другие воткнули в уши наушники и ушли в нирвану. До моего поезда оставалось ещё два часа.
Открыв фотографии, я пролистала назад. Горы, и я на их фоне. Распущенные волосы, голубая куртка и солнце.
На экран упала тень. Я подняла голову и едва не вскрикнула.
– Простите, тут не занято? – спросила женщина, очень похожая на Мадину. Показала на место рядом со мной.
Я отрицательно мотнула головой, стараясь унять колотящееся сердце и дрожь.
Женщина улыбнулась и поблагодарила меня. Ни капли она на Мадину не похожа. Я опять была в доме, на лестнице. Слышала её вскрик, видела её…
– Я её не толкала, – сказала шёпотом.
Женщина повернулась.
– Простите, вы мне?
Я мотнула головой. По громкой связи объявили прибывший поезд, мимо со смехом пронеслись две девочки.
Как Карим всё узнал? Кто ему сказал? Я ведь хотела…
– У вас всё в порядке? – спросила вдруг женщина.
– Д-да. Кажется, да. – Я шмыгнула носом и поняла, что глаза у меня опять на мокром месте.
Держала телефон и не могла решиться. Снова боялась, хотя знала, что должна.
Открыла мессенджер и всё-таки написала сообщение.
«Как Мадина?» – Затаила дыхание и отправила.
Ответит Карим или нет, не знала. Хотела этого и снова боялась. Несколько минут ожидания – ничего. И тут телефон завибрировал.
«Мадина в порядке», – написал Карим.
Я облегчённо выдохнула. И тут же он прислал ещё одно сообщение:
«Ребёнка больше нет».
Яна
Холод стоял такой, что слипались ресницы. Я и не помнила, когда в последний раз стояли такие морозы.
– Новый год, – просто ответила мама, когда я в очередной раз пожаловалась, что скоро превращусь в сосульку. – Ты уже придумала, что загадаешь под бой курантов?
– Не придумала, – вздохнула я и подняла заботливо выданный мамой шарф почти до глаз.
Ничего я не придумала. Если бы не мама, легла бы в новогоднюю ночь спать. Какие у меня могли быть желания? Свернуться клубочком и спрятаться в тёмный угол, вот, пожалуй, и всё. После сообщения Карима о ребёнке сердце оборвалось. Его ребёнка больше нет, и в этом виновата я. Я убила двух его нерождённых детей.
– Мам… – Проводила взглядом трёх девочек-подростков, обсуждающих окончание полугодия. – Я, наверное, переведусь из института.
Мама пришла в недоумение. В её глазах я, наверное, выглядела ненормальной. Уже несколько дней я думала, что делать дальше. Вернуться в Москву и жить, как жила? Не смогу я так.
– Куда ты переведёшься? Ты в своём уме, Ян?
– Да здесь где-нибудь документы подам.
– «Здесь где-нибудь». Ты сама себя слышишь?
Я состроила жалобный взгляд.
– К тебе поближе буду. Мам… Правда. Так лучше будет.
Мама положила на место связку еловых ветвей, которую держала. Женщина за рыночным прилавком покосилась на меня с недовольством и переключилась на других покупателей.
– Так, ладно. Пойдём домой. И правда холодно.
– А ветки?
– Завтра куплю.
***
Подобрав ноги, я сидела за своим старым письменным столом и рассматривала календарик пятилетней давности. Разумеется, повёрнут он был не стороной с числами. Когда-то мне нравилась эта попсовая группа. Пять сладких мальчиков с сексуальными взглядами. Джинсы, майки в обтяжку, все дела. Вытащила календарь и перевернула другой стороной. Сунула обратно. Какая же я тогда была… маленькая.
– Может, голову помоешь? – спросила мама, остановившись в дверях.
Я провела пальцами по волосам. Да, хорошо бы было. Но мне не хотелось ничего: ни мандаринов, ни шампанского, ни праздников, ни даже голову мыть. Как приехала, так и ходила с хвостиком и в растянутой старой кофте.
– Пойдём, – скомандовала мама.
– Куда?
– Чай пить.
– Не хочу.
– Я тебя не спрашивала, хочешь или нет. Я сказала: пойдём. Ты как приехала, ничего не говоришь. Считаешь, что я ничего не замечаю? Всё, Яна, пойдём.
Пришлось подняться. Если маме что-то взбрело в голову, не отстанет. Офисное кресло, которое я помнила ещё со средней школы, жалобно заскрипело. Когда-то я хотела вырваться из дома, из этого города, но только здесь я могла спрятаться даже от самой себя.
Чай был уже заварен. Мама разлила его по большим кружкам, шлёпнула в пиалку полбанки домашнего джема из чёрной смородины и положила рядом со мной ложку.
– Как в детстве, – улыбнулась я. – Помнишь, ты всегда давала мне свой джем, когда у меня было плохое настроение.
Взяла ложечку и отковырнула немного. В детстве я могла есть мамин джем банками, а сейчас даже ложку облизать себя не заставила.
– Жалко, что детство кончилось. – Отложила ложку.
– Это всё из-за мужчины, про которого ты рассказывала?
– Я тебе ничего и не рассказывала.
– Так расскажи. – Мама сжала мою руку.
Я посмотрела ей в глаза. Вытянула руку из-под её и отвернулась к окну. Кроме мамы у меня не осталось никого, и я могла ей довериться. Только говорить всё равно было больно и сложно. Внутри я оставалась маленькой девочкой, неготовой пережить всё снова. И всё-таки я переборола себя.
– Помнишь Алию? Мою подругу? Я тебе присылала фотографии и…
– Конечно, помню, Ян. А при чём тут Алия?
Я набрала в лёгкие побольше воздуха.
– Мужчина, про которого я говорила – её отец. Отец моей лучшей подруги, мам.
***
За следующий час я рассказала маме столько, сколько в жизни не рассказывала. Опустила только момент нашего знакомства и первую ночь. Это знать ей было совсем не обязательно. Да и какая разница?
– Вот так. – Я судорожно втянула воздух и вытерла слёзы. Наплакалась до того, что стало знобить, не помог даже горячий чай.
Мама молча поставила чайник в третий раз. Оторвала от рулона бумажные полотенца и протянула мне.
– Я растила тебя одна, – её обычно мягкий голос отдавал металлом, – и порой мне кажется, что это к лучшему. Какой же мерзавец.
Я некрасиво высморкалась,
