— А где такая? — рассуждаю я больше сам с собой, нежели с малолетним штурманом.
— Не знаю, — расстроенно вздыхает дочь, пожимая плечиками, и губки её начинают дрожать.
Я не могу ей отказать, не могу авторитарно заявить, что едем туда, где ближе, мол, все равно они все одинаковые. Не могу, по той простой причине, что малышка не манипулирует мной, не истерит, не требует выполнения невозможного.
— Пожалуйста, папочка, — добивает меня своей искренней просьбой.
Киваю, открывая навигатор, включаю голосовой поиск, и за несколько запросов электронный голос выдает нам требуемую информацию. Судя по адресу, ехать нам недалеко. Выставляю координаты и ловлю в зеркале заднего вида довольную детскую улыбку и сверкающие предвкушением зеленые глазищи моего любимого гномыша.
— Иди, папочка, — отправляет меня дочь, усаживаясь на лавочку, — я никуда-никуда не уйду, ни с кем разговаривать не буду и буду здесь ждать тебя. Точно-точно.
— Может, все же со мной пойдешь. Как я без тебя коньки буду брать?
Я совсем не разделяю той детской беззаботности, с которой она восседает на трибуне и поглядывает по сторонам. Мне абсолютно не нравится предложенная ею перспектива. Да, Фаня вполне самостоятельный ребенок, для своего возраста она даже очень взрослая. Но ей все же всего четыре года.
— Фаня! — произношу я, стараясь, чтобы мой голос звучал строго и безапелляционно.
— Ну, па! — немного показательно надувает губки моя маленькая и в то же время очень взрослая дочурка. — У меня ножки устали. — Она поднимает правую ногу, а за ней и левую, смотрит на них, затем поднимает несчастным взглядом на меня.
— Тогда, наверное, стоит поехать домой? — резонно интересуюсь и мысленно скрещиваю пальцы.
— Нет! — испуганно вскрикивает дочь, вскакивая с лавки и тут же выказывая свою полную готовность преодолевать любые препятствия. — Папочка, ну, пожалуйста! — жалостно просит, путая мои мысли.
Вздыхаю, капитулируя. Присаживаюсь перед ней на корточки, беру маленькие ладошки в пушистых варежках в свои широкие ладони. Наши взгляды встречаются, несколько мгновений проходят в безмолвном диалоге.
— Так, дорогая, — включаю отцовскую авторитарность, грозно сдвигаю брови к переносице и, не позволяя ей размыкать наш зрительный контакт, действую, словно профессиональный гипнотизер. — Ждешь меня здесь! Никуда с места не двигаешься! Ни с кем не разговариваешь! Никому не доверяешь! Я вон в той очереди. — Машу в сторону небольшой группы людей, продолжая напутствовать малышку, а затем пересаживаю ее на трибуне катка так, чтобы иметь возможность видеть её с любой точки спортивно-развлекательного сооружения.
— Хорошо! — бодро отвечает она, вертя головой по сторонам, словно кого-то высматривая.
— Я пошел. — Поднимаюсь на ноги, но с места не двигаюсь.
— Я сижу здесь, ни с кем не разговариваю, никуда не ухожу, — повторяет она, как мантру, кивая при каждом утверждении.
Еще раз оглядываюсь и спешно удаляюсь к киоску проката спортивного инвентаря. Народу около него не так уж много, да и двое парней работают достаточно бодро, обеспечивая всех желающих нужной экипировкой.
Посекундно оборачиваюсь, проверяя на месте ли Фаня, а она машет мне в ответ ручонкой. Но секунда — обманчивая величина: стоит только мне замешкаться, выбирая между фигурными коньками с ботинками белого цвета и их собратьями, только розового, как та, для кого я их выбираю, пропадает.
Вначале мне кажется, что я просто не туда смотрю, что путаю лавочки и Фаня сидит чуть дальше или ближе. Но нет! Ее нет ни правее, ни левее, ни выше…
Её нет ни на одной из лавочек и даже рядом. Нигде! Моей малышки словно след простыл.
— Вы не видели здесь девочку в розовом лыжном комбинезоне и вязаной шапке с огромным помпоном? — мечусь я между развлекающегося народа.
Паника накрывает меня все сильнее с каждым произнесенным «нет» в ответ на мой вопрос.
Такого страха и отчаяния я не испытывал уже… Да никогда я такого не испытывал! Чувство безысходности, ужаса и даже бессилия тяжелой бетонной плитой давит на грудь, мешая дышать, а заодно и рационально мыслить.
Вдох — выдох…
Вытаскиваю из кармана телефон и набираю номер Клима. Где он вообще шляется?! И парни, приставленные Артемом, где? Уволю всех, к чертям собачьим! Вот только найду свою крошку, и полетят головы с плеч!
Злюсь на все и всех, а больше на самого себя. Быстрым, размашистым шагом иду в сторону администрации, пока мой слух нервируют монотонные гудки в телефонной трубке. Ожидание убивает последние нервные клетки.
— Ты где?! — ору на друга, как только он отвечает на звонок. — Фаня пропала! — продолжаю громко и очень возмущенно вопить, не дожидаясь от него ответа. — Какого …
Такого отборного мата за все время нашей с Климом дружбы в своём исполнении я и припомнить не могу.
— Я на стоянке застрял в пробке, — выдохнув, сообщает друг. — Администрацию найди, — четко ставит задачи, глуша мою панику.
— Без тебя… — рычу, но тут же удерживаюсь от готовой слететь с языка грубости.
Клим не виноват в том, что я про… потерял любимую малышку.
— Уже ищу, — отчитываюсь перед ним и продолжаю бег по пересеченной местности.
Но, сделав пару шагов, торможу, прислушиваюсь. Сквозь громкий стук взволнованного сердца до обостренного слуха долетает знакомый детский голосок.
Оборачиваюсь. Напрягаю слух еще сильнее, словно борзая на охоте, и краем сознания молюсь, чтобы это не оказалось просто слуховой галлюцинацией.
— Папочка! — все четче звучит призывный оклик, и я всматриваюсь в толпу.
Замираю. Не разбирая ничего вокруг, взглядом выделяю из людского потока только ее — мою малышку, спешащую ко мне.
— Нашлась, — сипло слетает с моих губ.
— Что? Что ты там бормочешь? Охрану комплекса ищи и…
— Фани нашлась, — обрываю командные распоряжения Клима.
Отключаю связь и прячу телефон в карман, чтобы тут же, в два больших и нетерпеливых шага, сократить расстояние, отделяющее меня от дочери. Сердце неудержимо колотится в груди, отдаваясь гулом в ушах.
Падаю перед ней на колени, не обращая никакого внимания на снежную чащу под ногами, наплевав на то, что джинсовая ткань моментально промокает, противно прилипая к коже. Холод пробирается по коже мурашками.
— Ты где была, Фани? Зачем ушла? Я же… — Задыхаюсь от схлынувшей паники, но внутренний страх еще не отпускает.
— Папочка, ну прости. — Глазки невинные, губки чуть дрожат, но взгляд такой решительный, и сожаления в нем практически нет.
Осматриваю ее чуть пристальнее, переводя дыхание и успокаиваясь.
— Я маму нашла. — Три простых слов выносят дух похлеще пропущенного на ринге удара по печени.
Медленно отрываю взгляд от дочери и перевожу его на ту, что стоит за ее спиной. Зубы стиснуты так крепко, что челюсти сводит от напряжения. Контролирую лишь сжатие пальцев, все еще лежащих на детских плечах, боясь причинить малышке боль.
Готовый стоять насмерть за свою дочь, я не желаю появления в нашей привычной и хорошо налаженной жизни, той женщины, которая когда-то была моей женой и умудрилась родить абсолютно не похожую на нее рыжую малышку. Набираю в легкие побольше воздуха, чтобы послать эту суку в дальний эротический, сразу, как только выясню, какого хрена она вчера врала и все же как-то умудрилась явиться в нашу жизнь.
Почему-то о том, что за спиной моей малышки может стоять совсем другая женщина, у меня даже мысли не возникает. А когда мой успевший стать свирепым взгляд скользит по незнакомому лицу и спотыкается на огромных зеленющих глазах, я просто сдуваюсь, словно лопнувший воздушный шарик.
— Спасибо, — все, что могу произнести, охрипшим от неожиданности голосом.
Время словно на миг теряет свою быстротечность, а я залипаю на разглядывании женского лица в форме сердечка, с высоким лбом, чуть курносым носиком, и я не сомневаюсь, что, если хорошо приглядеться, на нем можно разглядеть россыпь золотых веснушек — в точности как у моего гномыша. И губы такие же пухлые, и легкий румянец на щеках не от мороза на улице. Большие глаза изумрудного цвета, пушистые ресницы чуть нервно вздрагивают. И кудри, такие знакомые янтарно-рыжие завитушки выглядывают из-под шапки.
