— Ага, значит, строгость и сдержанность.
И, видит Бог, ему понадобится вся сила воли, чтобы быть сдержанным. Его руки почти дрожали от усилий, которые он предпринимал, чтобы не спешить, держать свою страсть в узде.
При виде ее молчаливого соучастия, когда неторопливо взял в руки ее фарфоровые запястья, он ощутил особое блаженство. С исключительной осторожностью, медленно и неумолимо он отвел ей руки за спину и легонько потянул вниз, чтобы отвести назад ее плечи и наклонить голову к груди. Языком и губами он ласкал ее сквозь платье, даря наслаждение, пока она не начала изгибаться, исторгая тихие звуки нетерпения. Пока его рот скользил по изящному глянцу ее шеи, его руки распустили горловину платья.
— Открой рот, Лиззи. Я хочу почувствовать твой вкус.
Он даже не счел нужным скрыть в голосе муку желания.
Лиззи закрыла глаза, в то время как ее губы приоткрылись; он примкнул к ее губам в поцелуе, разжигая в себе плотское желание.
— Покажи мне свою грудь, Лиззи, — взмолился он, хотя уже развязал тесемки выреза ее платья и сорочки. — Сползшая вниз одежда обездвижила ее руки, прижав к бокам. — Позволь мне…
«Дать то, что тебе нужно. Дай коснуться тебя, дай возжелать тебя и забыться в тебе».
Он накрыл ее грудь ладонями, легонько потягивая чувствительные вершинки, а потом провел по ним совсем не нежно мозолистыми пальцами. Когда она безвольно прижалась к его ладоням, он просунул колено ей между бедер и поднял, оторвав от пола. Даже сквозь грубую шерсть штанов он чувствовал жар ее плоти. Продолжая ласкать и гладить ее совершенную грудь, он изнывал от желания ощутить ее вкус и запах. Сидя на его колене, она крепко сжимала бедра поисках наслаждения. Когда ее дыхание стало неровным, он понял, что не в состоянии больше ждать ни мгновения и готов сделать ее своей.
Он опустил ногу, и Лиззи отчаянно воспротивилась. Он ответил на ее мольбу неистовым поцелуем и, навалившись на нее всем весом, вскинул вверх ее юбки.
И тогда его руки пришли в движение. Пальцы нашли складки ее лона и стали готовить его для обладания. Подавив невольный стон, он закрыл глаза, чтобы ничто не отвлекало его от слепящего удовольствия к ней прикасаться.
Она отвечала на прикосновения его рук движениями тела, желая большего, нуждаясь в большем.
Марлоу отпустил ее, чтобы расстегнуться.
— Тебе нравится, Лиззи, когда я беру тебя так, правда? Когда у тебя нет выбора и ничего другого не остается, кроме как чувствовать. — Он освободил свою плоть и коснулся Лиззи кончиком. — Чувствуешь, как твое тело реагирует на мои прикосновения и готово исполнить мою просьбу? Как ты чувствуешь себя теперь, когда готова и хочешь мне отдаться?
В ответ она ахнула, как от боли, и он испытал пронзительный момент хищного триумфа. Она принадлежала ему. Он мог овладеть ею и любить.
— Раздвинь для меня ножки, Лиззи. Шире. Прими меня.
Все, что она могла сделать в ответ, — это подать вперед бедра. Но этого оказалось более чем достаточно. Быстрым движением он тут же ею завладел.
— Да, Джейми, — ахнула она ему в ухо. — Да.
Да. Наконец-то.
И все вокруг исчезло, кроме нее. Кирпич стен, стекло крыши, земля, звезды, луна — все пропало, осталась лишь одна она. Только ее жар и ее страсть. Ее тело, в тепло и свет которого он погрузился. Он тонул в шелковистости ее волос, нежности ее восхитительной пульсирующей плоти, плотно сжимавшей его плоть. Он пил ее и не мог напиться. Он крепко стиснул ее, и когда, скользнув открытым ртом по его плечу, она куснула его, он потерял над собой всякий контроль.
Его потрясло наслаждение такой силы, что подогнулись колени. Если бы он не держался за ее шею, погрузив лицо в роскошь густых волос, то наверняка рухнул бы на пол.
Отстранившись, Марлоу прислонился лбом к стене, стараясь восстановить дыхание.
Он провел ладонью по ее щеке и смахнул со лба спутанные волосы. Она ему нравилась такая. Притихшая и обессиленная, со спрятанными коготками. Насытившаяся. Господи, как же ему ее недоставало.
Вздохнув, как после изнурительной работы, Лиззи потянулась. Он наклонился, чтобы помочь ей собрать разбросанную одежду.
— Нет, — удивила она его, покачав головой. — Теперь уходи и, пожалуйста, больше не возвращайся.
Натянув на плечи корсет, отошла в сторону. Подобрала свое ружье и, даже не оглянувшись на него, направилась к двери.
Она уходила от него.
Он не мог снова потерять ее. Он этого не вынесет.
Мысленно проклиная себя, Лиззи вышла из сада и двинулась через лужайку к убежищу дома, оградив себя от всяких мыслей. Она не станет думать о только что случившемся, когда она не смогла устоять перед соблазном его тела и отреагировала на него, как он и ожидал, — вернулась к тому, с чего начинала, попав в плен его чар. Будь он проклят со своей мужской страстью.
Она не могла об этом думать, не хотела признавать. Во всяком случае, сейчас. Иначе расплачется.
Лучше предаться волне физической сытости, отключающей все остальные чувства, пока она еще длится.
Время размышлений и сожалений наступит позже.
— Куда, спрашивается, ты идешь? — выскочил неизвестно откуда Джейми и, схватив ее за локоть, остановил на росистой траве лужайки.
Ей с трудом удалось сохранить равновесие. Да как он смеет? Какое имеет право на нее злиться?
— Домой, спать. А ты катись ко всем чертям.
— Нет, — выдохнул он шумно. — Ты никуда не пойдешь. Мы еще не закончили дела. Ты не можешь притворяться, что ничего не чувствуешь, Лиззи. Не можешь. И не можешь уйти без объяснений. Ты должна мне хотя бы это, — процедил он сквозь зубы.
— Я ничего тебе не должна.
Все, что она чувствовала к нему, бесконечно ее измучило.
— Должна, бесстыжие твои глаза. — Он твердо стоял на своем. — Ты обещала. Ты обещала чтить и подчиняться, Лиззи. Во имя твоей собственной чести. А свое слово ты еще никогда не нарушала.
Вот ублюдок. В уме ему не откажешь. Желание ударить его, чтобы испытал хотя бы каплю той боли, что причинил ей, было непреодолимым.
— Мое слово, говоришь? А как же твое? Единственный человек, которому я обещала подчиняться, умер для меня. Я ничего тебе не должна. Ты мне не муж, потому что муж не стал бы лгать своей жене. Муж не бросил бы жену. Не оставил бы гнить за решеткой! Я стану тебе женой, как только ты начнешь вести себя как муж.
— Отлично. Начнем прямо сейчас.
— Пошел прочь, ублюдок.
Его глаза сверкнули металлом, и она поняла, что перегнула палку.
— Что за грубые, грязные речи, Лиззи, — прорычал он ей на ухо с бархатной угрозой. — Вот как ты хочешь, чтобы все было? Господи, почему ты никогда ничему не учишься?
