Глава 1. Осколки
Чета Линтон — мои родители — положили жизнь на алтарь моего воспитания. В свои семнадцать лет я музицирую ничуть не хуже великовозрастных светских дам, которых я имела счастье наблюдать несколько раз в месяц — по мере того, как папеньку приглашали на разнообразнейшие приемы и балы. Мой благородный родитель, будучи верным себе, никогда не упускал возможность показать свою единственную дочь во всей красе — на танцевальных вечерах редкостная девица могла похвалиться нарядом, более красивым чем тот, в котором красовалась я.
Да, я чувствовала себя особенной. Я была особенной. С самого детства все — родители, немногочисленные подруги, соседи, и даже ужасная бабушка Ребекка — твердили: "Дженни, ты — красавица", и разумом я понимала, что не такая как все — хотя в зеркале видела лишь белокурую, тонконогую, белолицую девчонку, не блистающую ни особыми умственными способностями, ни живостью глаз, делающую юных дев необыкновенно прелестными.
Мне оставалось верить на слово — всем им, кружившим меня в быстрых танцах, отвешивающим изысканные комплименты, но раз за разом исчезавшим в ночи. До своего нынешнего возраста я не получила ни одного предложения руки, что стало серьезным поводом для размышлений — кому нужна одна лишь пустая красота? Чего стоит милое личико, если его прелесть не оттеняется умом? И хотя маменька твердила, что красавицы востребованы повсеместно, я все больше унывала, встречая резкий родительский отпор на мои просьбы посодействовать в повышении уровня моего развития в научном направлении.
— Право слово, Дженни, не выдумывай, — отговаривался папенька. — Богиня наградила тебя великим даром — ты прелестница, коих не видел мир. Кому нужны клушеватые кумушки, только и умеющие, что рассуждать о науке? Это скучно и мужчинам не интересно.
В данный момент сожаление о случившемся и превратность, коснувшаяся моей судьбы, терзала душу и жгла кровь. Кому я осталась нужна со своей ангельской красотой? Будь я умнее, то без труда придумала бы выход из сложившейся ситуации. А пока мне приходилось лишь направлять затуманенный взор в окно, и безуспешно пытаться найти верное решение. Меленькие капельки дождя смазывали мое отражение, и я едва угадывала черты своего лица — полные губы, тёмно-голубые глаза и светлые, небрежно перехваченные лентой, волосы.
Когда за спиной послышался скрип ветхих, старых половиц, я немедленно потушила свечу и тенью скользнула на приготовленную заранее постель. Отсыревшая перина не дарила ни малейшего ощущения тепла или уюта, но я неподвижно замерла, вслушиваясь в звуки за дверью. Войдет или…?
После нескольких мучительных секунд, на протяжении которых новопришедший безуспешно пытался отпереть дверь, я услышала визгливый старушечий голос: "Джейн, дрянь несносная, кто тебе разрешал запираться изнутри"?
Мне пришлось выбираться из-под простыней и шлёпать по холодному полу, на ходу притворяясь только что проснувшейся. Засов поддавался, но неохотно и со скрипом, что дало бабушке Ребекке лишний повод для сравнения меня с различными непотребствами. Поверить не могу, что она моя кровная родственница.
— Вы что-то хотели, бабушка? — смиренно произнесла я, боязливо поглядывая на сердитую женщину, яростно размахивающую полуметровой зажженной свечей.
— Хотела. — Она смерила меня презрительным взглядом. — Ты не можешь не понимать, что ты для меня — тяжелая ноша, которую мне, уже довольно немолодой, сложно нести. Я не могу дать тебе ничего, и — не буду скрывать — не хочу. Мне и самой мало того, что я имею.
Я уже настолько привыкла к бабушкиным грубым высказываниям и даже к откровенным оскорблениям, что никаких обидных слов для неё не нашла — разве это изменит случившееся? Разве оно меня спасёт?
Несколько недель назад родители — мои любимые мамуля и папенька… Они погибли в пожаре, и их смерть разорвала моё сердце. Я не могла поверить, что подобное несчастье могло коснуться моей семьи, но это случилось. Всё, что я теперь могла сделать, это жить в бесконечной печали, оплакивая родных, и стараться отрастить крепкую шкуру, дабы бабушкины нападки не ранили меня каждый раз.
— Я всё понимаю, бабушка. — Смиренно ответила ей. — Обещаю, я отправлюсь на поиски работы прямо с утра!
Но не успела я договорить, как отхватила такую звучную затрещину, что едва не потеряла равновесие.
— Не пристало девушке из благородного семейства ставить себя вровень с простолюдинами! — еще более яростно воскликнула старуха.
Вот тут-то меня и проняла обида — любое мое слово всегда находит свое немедленное опровержение в устах этой, не побоюсь столь нелицеприятного слова, полоумной бабки. Глаза наполнились слезами, когда я произнесла:
— Но как же я еще могу вам помочь, бабушка?
Ответ прозвучал незамедлительно — он был подготовлен заранее.
— На этой неделе ты выйдешь замуж. Благо, нашелся человек, которому ты приглянулась.
Думаю, такой вариант казался бабке лучшим из возможных. Все верно — скорее всего, на меня покусился какой-нибудь знатный негодяй, нуждающийся в красивой жене — неотъемлимом атрибуте всякого успешного мужчины. Я стала идеальной добычей для такого рода охотников — ведь осталась совсем без защиты.
Да только от осознания таких простых истин легче не становилось. Наоборот, моё и без того совсем не радостное состояние ещё больше ухудшилось.
Бабушка лишь зло улыбнулась.
— Димитрий Грейсон примчался, как только узнал о случившемся. Твердит, что хочет на тебе жениться. Уж не знаю, чем ты заслужила внимание самого графа! Ведь ты ни дать ни взять — глупейшая девка в городе.
В тот момент мне не было дела до оскорблений, выдвигаемых моей злобной родственницей. Димитрий Грейсон! Хочет! На мне! Жениться! Эта информация определенно требует подтверждения.
— Вы уверены? — шепотом переспросила я.
Ребекка потушила свечу, и я услышала ее слова, доносившийся со стороны коридора, заставившие меня замереть.
— Гадаешь, почему молодой красивый дворянин, богатейший человек в графстве позарился на тебя — не особо умную, дрянную девчонку? Вот я и сама никак этого в толк не возьму — разве что его соблазнили твои немногочисленные прелести, исключительно внешние. Так что — пойдешь замуж за графа?
Ее тон, ее голос с ноткой хрипотцы были исполнены такого нажима и едва сдерживаемого гнева, что мне впервые стало страшно. Кто знает — есть ли ей разница, как именно от меня избавиться?
И я покорилась.
— Да, бабушка, — тихо отвечала я.
— Хорошо, — протянула Ребекка, — пойду сообщу ему, что ты согласна.
Моё сердце едва не выскочило из груди.
— Так он здесь? До сих пор? — Указала пальцем в пол, имея ввиду располагавшуюся на нижнем этаже гостиную. Бабка кивнула. — Я надеюсь, мне не нужно его приветствовать? — Продолжала допытываться я, за что опять едва не поймала оплеуху.
— От тебя так и несет глупостью, — презрительно шипела бабка. — Ты девица из приличного семейства, или девка дворовая? Кто в таком виде будущего жениха станет приветствовать? Ступай выспись, завтра он прибудет с официальным визитом, тогда и поприветствуешь.
Мне больше ничего не оставалось, кроме как отправляться в свою сырую, пахнущую мышами постель, орошая ее дополнительной порцией неудержимых слез.
* * *
Еще до первых петухов я разомкнула веки и обмерла от ужаса — на что я согласилась? Верно поговаривают, что утро вечера мудренее, ибо принятое вчера решение спозаранку повергло меня в пучину безысходности.
Пока я мучилась с бежавшим от глаз сном, мне вспомнились слова бабушки Ребекки: "… молодой красивый дворянин, богатейший человек в графстве…" — да простят меня Боги, но вот уж старая перечница! В ее-то годах так точно подмечать прелести юношей!
Я перевернулась на спину и вперила невидящий взгляд в деревянные потолочные балки. Из памяти медленно всплывали образы из былых времен: тут меня пригласил станцевать павану младший сын судьи Тёрнера; тут я, поймав одобрительный отцовский взгляд, отправляюсь на танец с горящим от нетерпения юнцом; а вот он, презрев всякие приличия, обжигает мою руку своим дерзким прикосновением, останавливается и объявляет на весь зал, что отныне его сердце принадлежит мисс Линтон. Помниться мне, в ту секунду я обратила взор за спину моего незадачливого партнера — там, опершись на колонну, на меня недобро глядел одетый в черное молодой человек.
