Он отвечает за целый клан, за земли, за людей. А еще этот Разлом, о котором рассказывала Гелла. Чудовища, с которыми нужно бороться…
Это его мир и его ответственность. Мне же все это чуждо.
Нет, Авроре было чуждым. А у меня есть шанс все изменить.
Габриэль смотрел на меня, ожидая ответа.
— Ничего, — пробормотала тихо и, нагнувшись, прижалась губами к лобику малыша.
— Ничего? Уверены?
— Да.
Хмыкнув, он подошел ко мне.
Я невольно напряглась, не зная, чего ожидать, Но Габ только стоял надо мной и смотрел на нас с сыном. Его взгляд скользил по моей склоненной макушке, по шее, трогал завитки волос, прилипшие к коже, потом ниже — на ворот сорочки, сейчас надежно затянутый лентой, на грудь.
От этого взгляда мне стало жарко.
Я проследила за ним и поняла, что краснею. Спереди ткань стала мокрой от молока и под ней бесстыдно проступили соски. Мечтая провалиться сквозь землю, я закрыла глаза. И почувствовала прикосновение.
Габриэль коснулся моей руки. Очень легко, двумя пальцами откинул пышное кружево, прикрывающее запястье. А я замерла, понимая, что он сейчас скажет.
— Вы сняли оберег. Зачем?
Его пальцы погладили мою кожу там, где недавно висел шнурок, и целый батальон мурашек радостно промаршировал вслед за ними.
Я закусила губу. Что происходит? Почему я так откровенно реагирую на него?
Приоткрыв один глаз, скосила взгляд вниз. Тонкие сильные пальцы Габриэля продолжали поглаживать мою кисть так, словно он о чем-то задумался и забылся.
— Я… он сам оторвался…
Голос прозвучал неубедительно. Но он нарушил очарование момента.
Габриэль вздохнул и отступил. И вместо тепла, которое окутывало меня, пока он стоял рядом, я почувствовала холод.
Не сдержавшись, поежилась.
От Габриэля мой жест не укрылся. Никак не комментируя, он вернулся к камину. Взял кочергу, пошевелил затухающие угли, так что взметнулся сноп искр, потом запустил пальцы в волосы и взъерошил их нервным жестом. И только потом, глядя не на меня, а на сына, глухо проговорил:
— Вы нарушили наш договор.
Я ждала, когда он об этом заговорит. И заранее приготовила фразу:
— Так давайте заключим новый.
— Новый? — в его глазах мелькнуло замешательство. Но это длилось лишь долю мгновения.
— Почему бы и нет?
— И что вы хотите?
Теперь он смотрел с подозрением, точно ждал от меня подвоха.
А я не знала, как доказать, что не собираюсь разыгрывать никаких хитроумных комбинаций и не держу камня за пазухой.
Что бы я ни сказала, что бы ни сделала, Габриэль мне не поверит. Видимо, обжегся уже не раз. Только время покажет, хватит ли мне сил пробить скорлупу, в которую он себя заточил.
Но уже сейчас можно сделать один крошечный шаг на пути к этой цели.
Подняв голову, я заставила себя открыто смотреть ему в глаза.
— Позволь остаться здесь, рядом с сыном. Не отправляй меня в… — Черт, забыла название. Память тут же услужливо подкинула нужную информацию: — В Эссеор.
Он поймал мой взгляд, прищурился, и я оказалась в плену его глаз. Невозможных, завораживающих и непроницаемых глаз, в которых плескалась бескрайняя золотая пустыня.
От этого взгляда у меня внутри что-то сжалось. Тело наполнилось вязким теплом, и оно разлилось по венам. А взгляд Габриэля неспешно заскользил вниз, пока не замер на моих губах.
— Вы нарушили собственное правило, дорогая супруга, — выдохнул дарг.
- Какое? — прошептала в тон ему.
— Не входить на мою половину.
— Я забыла о нем.
— Похоже, вы о многом забыли.
— Значит, оно стало не важным.
— А что же важно для вас?
Сердце подсказало ответ:
— Наш сын.
Габриэль усмехнулся:
— Прежде вы были другого мнения.
— Оно изменилось. Я изменилась.
Черт! Почему он упорно обращается ко мне на «вы»? Даже после того, как я сделала первый шаг? Почему с таким маниакальным упрямством выстраивает барьер между нами?
Столько вопросов — и где взять ответы?
Габриэль качнулся, напоминая о своей хромоте. Странное дело: чем медленнее он двигался, тем сильнее она проявлялась. Но стоило ему “включить особый режим”, как походка совершенно менялась. Движения становились плавными, наполненными хищной мощью и грацией. В такие минуты он не шел, а скользил, как бесшумная тень.
А сейчас он словно подчеркивал свой недостаток. Зачем? Указать мне на него?
— Вы ужасная женщина, Аврора, — произнес он абсолютно бесцветно. — Жестокая. Вам мало моих мучений, хотите, чтобы наш сын тоже мучился? Зачем вам все это?
Я растерялась. Между ним и настоящей Авророй явно что-то произошло. Что-то, что разверзло пропасть между супругами и взрастило стену отчуждения.
А теперь мне нужно просить прощения неизвестно за что, каяться за чужие грехи? Ради чего?!
Малыш заворочался, привлекая к себе внимание. Я инстинктивно прижала его к себе, вдохнула запах детской кожи и молока, и ответ пришел сам собой.
Ради этого. Не смогу отказаться от счастья держать его на руках. Уже не смогу.
Габриэль прав, я жестока. И буду идти до конца.
— Пусть я виновата, но ты будь великодушен, — проговорила, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Ребенку нужна мать, а не кормилица. И я… я не хочу уезжать. Дай нам шанс.
Он смотрел на меня так, словно не видел. Смотрел сквозь меня и не спешил отвечать.
Пауза затянулась, я начала нервничать, не зная, о чем он думает и что чувствует. Неизвестность была мучительной.
Наконец, когда я уже отчаялась услышать хоть что-то, Габриэль заговорил.
— Пять дней. У вас есть пять дней, льера. Это все, что я могу дать.
* * *
Этой ночью я почти не спала. Думала. И меня терзали сомнения.
Может, стоит рассказать Габу правду? Что я не Аврора и не виновата в ее грехах?
А если узнав, что я другой человек, он вообще не подпустит меня к сыну? Что, если он сделал поблажку только потому, что видит во мне свою жену и мать сына? И, может, где-то глубоко в его душе все еще теплится огонек любви к той женщине?
Последняя мысль ранила больнее всего. Стоило признаться самой себе, что Габриэль мне понравился, что меня к нему тянет, как тут же проснулась и ревность. Неуместная и мучительная.
Это так сложно, найти правильный путь, когда сердце твердит одно, разум другое, а обстоятельства заставляют делать третье.
В конце концов, я решила отложить эти мысли подальше. На будущее. У меня слишком мало информации, чтобы что-то решать.
Главное, он дал мне эти пять дней. Разрешил перенести кроватку ребенка в мою спальню. Согласился, что кормилица на этот период не нужна. Это стоило мне кучи нервных клеток, но я выиграла первый бой.
Теперь малыш сопел у меня под боком. Ширина кровати вполне позволяла, да и мне хотелось, чтобы он был рядом со мной, а не в люльке.
Я улыбнулась, вспомнив, как спросила Габа:
— Как зовут нашего сына?
И выражение растерянности на его лице.
Он умел держать маску. Но иногда она слетала с него, и тогда проступали истинные чувства. Яркая мимика делала его похожим на мальчишку, а в холодных глазах загорался живой огонь. И тогда я ловила себя на том, что откровенно любуюсь им.
— Тэй.
— Тэй? — я опешила. — И все?
У него самого имечко-то побольше!
— Это детское имя. У даргов так принято.
Я сделала вид, что знаю, о чем идет речь. А сама поставила мысленную галочку: узнать, что за детские имена. И про даргов узнать. И вообще, найти источник информации понадежнее, чем россказни Геллы.
А еще этот стазис. Именно так назвал Габриэль то, что случилось. Из его сухих пояснений я вынесла только одно: кто-то или что-то накрыло нашу часть замка каким-то особым полем, в котором живые существа теряют ощущение времени. Он был удивлен, что поле подействовало выборочно. Но по его глазам я поняла: у него есть подозрения на этот счет.
Расспрашивать не стала. Побоялась выдать свою неосведомленность, ведь он говорил так, будто мне все должно быть известно.
