ставить под угрозу собственную жизнь. Что будет, если ты встретишь истинную и она окажется человечкой? Просто представь это, — смотрит на меня, приподняв брови. — Потратишь оборотный укус на мать — лишишься всего.
Шанс, что я встречу истинную сильно, невелик. А шанс, что она окажется человечкой, и того меньше. Но мою матушку не переубедить.
Всё дело в том, что если мне несказанно повезёт встретить пару и она окажется не волчицей, а человеком, единственный шанс для нас зачать ребёнка — мой оборотный укус. Он у оборотня один в жизни. Матушка уверена, что я должен беречь эту возможность как зеницу ока. Но я бы хотел помочь ей, а не ждать непонятно чего.
— Мы обязательно вернёмся к этому разговору, — касаюсь губами маминой ладони и встаю.
Мне пора ехать в больницу за сестрой. Опаздывать нельзя.
— Поезжай, сынок, — у матушки на губах лёгкая улыбка. — А я посплю. Устала что-то, — закрывает глаза.
* * *
В больнице прямой наводкой иду к заведующему отделением. Он тоже какой-то знакомый Тимурчика, соответственно — говнюк. Надо забрать у него медицинские документы, а ещё выяснить, что мне делать с девочкой. Может, ей лекарства какие-то нужны или процедуры. Мало того, что бедняжке память отшибло, она ещё и не ходит — ползает.
Только вместо рекомендаций я получаю кучу тупых жалоб. Бедолага не выходит из кабинета с раннего утра. Боится на глаза девочке попасться — вдруг она его опознает? Так подставляться доктор не планирует.
Взахлёб рассказывает, мол, моя сестра полночи терроризировала медсестёр — еле угомонили. А с утра принялась за докторский состав. Требует свои документы, которых у врачей в помине нет. Да я бы на месте девочки эту больницу вообще к хренам разнёс вместе с некоторыми обитателями.
На вопросы мои докторишка не отвечает — истерит только, запивая мандраж чем-то неположенным в рабочее время из чайной чашки. Короче, нечего с этого ссыкуна взять, кроме анализов. Придётся разбираться с состоянием здоровья сестры как-то по-другому.
Здесь ей точно помощь не окажут, а значит и задерживаться незачем.
Забираю выписку и двигаю в палату. Пора валить из этого «прекрасного» заведения.
— Почему так долго? — девочка сидит на кровати явно не в настроении. — Я тебе звонила, — рыкнув, складывает руки на груди.
— Видел, — отвечаю спокойно. — Но трубку взять не мог. Переодевайся, — вручаю ей пакет с одеждой, — и поехали отсюда.
— Мне нужны мои документы, — не унимается. — И с врачом надо поговорить.
— Говорил я с ним. Он тупой, как валенок. Мы тебе другого доктора найдём, — отчитываюсь без подробностей. — А документы вот… — кладу на матрас выписку, паспорт, полис.
Сестра хватает паспорт. Ручонки тоненькие дрожат, а глаза блестят злостью. Вчера она выглядела милее. Испуг и растерянность делали своё дело, а сегодня точка кипения достигнута. Что ж, девочку можно понять.
— Гаязова Асия Ахмедовна… — ненастоящее имя срывается с губ худенькой девочки.
— Всё? Или ещё посидим? — вынимаю из тонких пальцев паспорт. — На дорожку, — смотрю на неё, вздёрнув бровь.
— Всё, — соглашается без радости.
— Давай уже переодевайся, и валим отсюда. У меня от местного колорита изжога.
Про изжогу не соврал. Только она от голода. Жуть как хочется загрызть кого-нибудь. Нервный я стал.
С футболкой я справилась быстро, а вот с джинсами никак. Натянула их до колен и на этом силы закончились. Барахтаюсь, лёжа на кровати — пытаюсь совершить подвиг.
— Помощь нужна? — Карим стоит у окна спиной ко мне.
— Справлюсь, — кряхчу и дышу часто.
— Да ладно тебе, — небрежно бросает брат и поворачивается.
Взгляд у него не родственный. Так на сестёр не смотрят. А вот на объект вожделения — да.
Карим мой брат, но по сути — чужой человек. Если верить его рассказу, общей крови у нас нет. Его отец сошёлся с моей матерью. Хоть и росли вместе, мы не родня.
— Отвернись! — рявкаю.
— Что я там не видел? — невозмутимо бросает и идёт помогать.
Я только булькнуть успеваю от возмущения. Одна огромная пятерня уже вероломно подсунута мне под попу, а другая деловито натягивает джинсы. М-да, непросто такими крупными пальцами справиться с бегунком на молнии.
Ох…
От манипуляций брата у меня всё внутри сжимается. А потом разжимается. И снова сжимается. Спазмы приносят стыдное удовольствие, а в палате становиться подозрительно мало воздуха, словно его кто-то одним вдохом высосал.
— Я сам-м-ма… — мычу, отпихивая от себя нахальные руки.
— Всегда пожалуйста, — довольно скалится Карим.
Справившись с молнией и пуговицей, присаживаюсь на кровати. Стараюсь дышать ровно. Но есть ощущение, что брат носом чует ни с того, ни с сего накрывшее меня возбуждение. И это совсем не метафора. Он стоит надо мной и принюхивается. Как зверь какой-то.
— Может, пойдём? — спрашиваю неуверенно.
Мне уже не надо ни объяснений, ни рекомендаций врачей. На воздух бы. И желательно побыстрее.
— Пойдём, — легко соглашается брат.
Но быстрее не получается. Ни трости, ни костылей. В качестве опоры мне предложено надёжное сильное мужское предплечье. Цепляюсь, и мы с Каримом медленно ползём по больничному коридору.
— Ненавижу это всё… — шепчу с раздражением.
— Приедем домой, клюку тебе выстругаю, — будничным тоном отзывается брат.
Что, прошу прощения? Останавливаюсь и смотрю на Карима большими глазами.
— Выстругаешь? — переспрашиваю в надежде, что мне послышалось.
— Ну да, — он только плечами пожимает. — Найду подходящую ветку и сделаю трость.
— Стоп, — зажмуриваюсь. — Мы что, за городом живём? — открываю глаза.
— Можно так сказать, — хмыкает.
Ох, что-то не нравится мне его ответ. И глаза хитрые. В чём подвох?
— Подробнее, — требую.
— Увидишь, когда приедем, — снова сверкает хитрющими глазами. — А может, и вспомнишь, — добавляет загадочно.
— Так не пойдёт, — мотаю головой. — Рассказывай сейчас.
Вместо слов Карим предпочитает дело — подхватывает меня на руки и бодрым шагом топает к выходу. Это лучше, чем плестись со скоростью улитки. И, чёрт возьми, я чувствую себя в крепких объятиях брата под надёжной защитой. А ещё у меня снова эти непонятные ощущения. Приятные. Это пугает до чёртиков!
Всего несколько минут, и я уже сижу на переднем сиденье большой машины. На такой не застрянешь даже в болоте. Только грязноватая она. М-да… Бардак в салоне конкретный.
Но напрягает не пыль на приборной панели. Не глиняное крошево на ковриках. Бензопила! Рядом с не самой свежей одеждой на заднем сиденье она смотрится зловеще. Я потеряла память — не помню ничего о себе, но эмоции от фильмов ужасов забыть невозможно. Кажется, они отпечатываются на уровне подсознания.
— Это… зачем? — спрашиваю, поглядывая в зеркало дальнего вида.
— Что — это? — Карим ищет взглядом
