Пусть объяснит, какого чёрта он решил выпихнуть меня из больницы в таком состоянии.
Но есть проблема — мне тяжело ходить. Ноги болят и не слушаются. Видимо, тоже из-за падения с лестницы. Или нет? Чёрт возьми, я даже не знаю, могла ли я нормально ходить до того, как потеряла память!
Цепляясь за мебель и стену, кое-как выхожу из палаты. Коридор пуст. Ни медсестёр, ни врачей, ни пациентов. Никого.
— Эй! Кто-нибудь может мне помочь?! — кричу в надежде, что услышат.
Только лампы гудят. Это бесполезно.
Приходится ползти дальше. В палатах выключен свет, люди десятый сон видят, а я ищу сестринскую комнату. Пусть объяснят, как меня можно выписать в таком состоянии!
Нога подворачивается, и мой путь заканчивается падением. Грохот вышел хороший: я улетела вместе с громоздким стулом, за который пыталась держаться. Ещё и лбом приложилась о гранитную плитку.
Голова гудит, а в венах вместо крови чистая злость. И она вскипела.
— Что же вы так неосторожно? — девушка в белом халате помогает мне подняться. — Зачем вы вообще из палаты вышли?
— Я бы не вышла, если бы докричалась до кого-нибудь, — цежу зло.
— Знаете, мы тут тоже не чаи гоняем, — фыркает.
Серьёзно?! А у меня ощущение, что гоняют чаи. Без перерыва.
— Тогда хоть костыли можно выдать?! — срываюсь. — Или тросточку?!
— Не кричите! — медсестра тоже психует. — Во-первых, сейчас ночь — все спят. А во-вторых, у нас тут не коммерческая клиника — костыли с тростями ещё достать надо.
— Богадельня чёртова, — ругаюсь тише. — Хотя бы врач у вас есть?
— Врачи из отделения уже закончили работать. Есть дежурный доктор. Вам зачем?
— Хочу узнать, с каких-х… — едва не сматерившись, поджимаю губы. — На каком основании меня собираются выписать?
— Этого вам до завтра никто не скажет, — медсестра ведёт меня под локоть. — Ждите обход с утра.
Заводит меня в палату, помогает усесться на кровать. И тут я понимаю, что она сейчас испарится, а я останусь один на один с пустотой. А завтра меня вообще выпишут. Я поеду в дом, который не помню, с братом, которого не знаю…
— Стоять! — хватаю девушку в белом халате за руку. — Я хочу знать, что со мной! — крепче сжимаю пальцы, глядя ей в глаза. — Когда ко мне вернётся память? Почему мне трудно ходить? Где мои документы? — цежу вопросы сквозь зубы. — Я хочу увидеть мой паспорт. Принесите… — голос дрожит, дыхания не хватает.
Наверное, я сейчас выгляжу как сумасшедшая. Да и чувствую себя душевнобольной. Но как ещё может выглядеть и чувствовать себя человек без прошлого? А возможно, и без будущего.
— Подождите немного, — медсестра ловко освобождает конечность из моей хватки. — Я скоро вернусь.
Она уходит, а я остаюсь сидеть на кровати и сверлить взглядом темноту за окном. В стекле отражение худощавой девушки в больничной одежде, с всклокоченными волосами и бессилием в глазах. Это я. Надо как-то осознать данный факт.
Телефон звонит. Карим.
— Ты почему трубку бросила? — спрашивает строго.
— Хотела узнать здесь у кого-нибудь, почему меня завтра выписывают, — выдыхаю, едва сдерживая слёзы.
— Узнала?
— Нет, — всхлипываю.
Молчание в трубке какое-то растерянное. А я рыдаю от души.
— Послушай, сестрёнка, — он говорит мягко, — не надо плакать. Слышишь?
— Слы-шу… — не могу остановить истерику.
— Я завтра приеду и поговорю с врачом. Всё выясню, обещаю. Со мной ты будешь в безопасности… — замолкает на несколько мгновений. — Я тебя в обиду не дам.
Такие простые и такие нужные сейчас слова. Всхлипнув ещё раз, растираю слёзы по щекам.
— Поклянись, — шепчу.
Снова тишина на том конце связи. Долгая, мучительная.
— Я клянусь, что никому не позволю тебе навредить, — ровным твёрдым тоном, наконец, обещает брат.
И снова просто слова. Но ощущение, что он кровью под каждым из них расписался. Камень на душе становится чуть легче, а в теле появляется слабость.
— До завтра.
Нажимаю кнопку отбоя и ложусь на кровать. Больничные запахи забираются в ноздри — противно. Мне здесь совсем не нравится. Наверное, дома с братом мне будет спокойнее и лучше…
— Сейчас укольчик поставим, и вы поспите, — девушка в белом халате нависает надо мной.
Я только киваю. Устала.
* * *
У меня была бессонная ночь и кипишное утро.
До рассвета я двигал мебель, чтобы создать иллюзию комнаты для сестры. Дом у меня маленький, даже одному здесь тесновато. А теперь нас будет двое. Я отгородил шкафом пространство, притащил туда кровать и тумбу. Получился такой даже уютный закуток.
В восемь утра выдвинулся в город, забрал у Тимура пакеты с вещами, поддельные документы и ещё раз посмотрел в его наглые глаза. Ничего не поменялось. Упырь, как есть.
Потом мне снова пришлось ехать в лес, чтобы распихать женские шмотки по шкафам. Тимур даже фото наши с сестрёнкой изобрёл. Не сам, конечно, но нашёл дизайнера, который за ночь слепил кадры из несуществующей жизни. Много. Не перестаю поражаться креативу этого ублюдка.
— Сыночек, поезжай, — тёплая рука матери сжимает мою лапу. — Давно уже сидишь.
У меня было немного времени, и я заехал в пансионат посмотреть, как устроилась матушка. Всё по высшему разряду. Отдельная комната с хорошим ремонтом, кровать-трансформер для лежачих больных, сиделка круглосуточно.
— Да, скоро поеду, — киваю, взглянув на часы.
— Правильно, — мама улыбается. — Ты много работаешь, но про отдых забывать не стоит. У тебя уставший вид.
Она думает, что я устроился на хорошую работу и с аванса оплатил место для неё в пансионате. Я не смог признаться матери, как достал эти бабки. Ей лучше не знать.
Столько сложностей — башка от них лопается не первый год. И ведь всё может быть иначе. Совсем по-другому. Для этого нужно лишь согласие моей матушки.
— Я могу тебе помочь, — в сотый раз завожу этот разговор. — Одно твоё «да» — и ты будешь здорова. Проживёшь ещё много счастливых лет.
— Что ты знаешь о счастье, сынок? — на губах мамы появляется мягкая улыбка. — Поменять твоё будущее на десяток лет моей жизни? — вздыхает. — Я не стану от этого счастливее. И ты тоже.
— Мам… — хмурюсь.
— Слышать ничего не хочу, — добавляет строгости в тон.
Мы с ней не родня по крови. Я — волк, она — человек. Матушка вырастила меня как родного, а когда стая меня изгнала, она тоже ушла. Мы не родственники с ней, но самые родные друг для друга. И я могу помочь — излечить, продлить жизнь. Один мой укус — и все проблемы решатся, но… она не соглашается. Без её согласия никак.
— Зря не слушаешь, — смотрю на неё исподлобья. — Это глупо.
— Глупо ради жизни старухи
