мигающие огоньки, и спину раздвигавшего занавески Макса. И конечно, себя.
Но… что-то было не так.
Я сперва не поняла что. Потом сообразила: мое отражение было одето тенью, будто я загораживала собой свет.
Но освещена была вся комната.
– Макс, – шепнула я, вцепившись в рукоять Иль Сахая.
Его отражение обернулось и встало у меня за плечом. А мое шагнуло вперед, прижало пальцы к стеклу, хотя лицо все еще терялось в тени.
Только я-то не двигалась с места.
– Это… – начала я.
Оно рванулось.
Не помню, как я оказалась на полу. Тварь насела на меня – неосязаемая, но притом такая тяжелая, что я задыхалась под ее тяжестью. Лицо надо мной было никаким и в то же время моим. Я чувствовала, как она роется в моем мозгу, перебирает воспоминания, как кучу костей. Мелькнуло лицо Серела. Макса. Моей матери. Обезображенное лицо Воса.
Я разинула рот, но заговорить не сумела. Из меня высасывали всё до капли. Вытягивали жизнь, жизненную силу.
Я сопротивлялась, я пыталась ткнуть в него Иль Сахаем, но сознание угасало. Где-то в затянувшемся дымкой мире Макс отчаянно пытался оттащить его от меня. Кровь – если это была кровь – лилась на меня дождем и жгла, жгла, жгла.
И вдруг стало ослепительно-светло.
Тварь выпустила меня.
И я увидела огненного Макса – вторые веки распахнуты во всю ширь, за ними остро чернеют глаза.
Тварь отвлеклась на нового противника.
Но когда она двинулась от меня, в последнем прикосновении я ощутила с ней странную связь. И в первый раз уловила исходящее от нее чувство.
Удовольствие.
– Нет! – выдавила я.
Не знаю как, но я поняла, что Макс сделал ужасную ошибку. Мир снова стал резким, и тварь кинулась на него. Первым движением Макс ускользнул в пустоту, вынырнув на дальнем конце комнаты, как это умели сиризены, только он действовал ярче и мощнее, хоть и не так ловко. Он снова возник за спиной у твари. Один удар, и комната заполнилась огнем.
Тварь отшвырнуло к стене. На несколько секунд мне показалось, это всё. Я подняла себя на ноги. Колени дрожали. Я ухватила Иль Сахай.
Очертания твари дрогнули, словно тень накрывал всемогущий дневной свет.
Они сшиблись, смешались в жестком сплетении света и тьмы. Но почти сразу стало ясно, что тень берет верх. Я сквозь пламя видела мучительно застывшее лицо Макса. Тварь окружала его собой, охватывала паучьими, неестественно изогнутыми лапами. И лап становилось все больше – четыре, шесть, десять, – сжимающих, выдавливающих из него свет.
Я непроизвольно призвала на помощь свою магию, но она не откликалась. Тварь обернулась ко мне, и на этот раз я мгновенно узнала лицо, хотя никогда не видела его воочию, – лицо черноволосой девочки. Кира.
Тварь его убивала. Эта уверенность ударила меня, словно камень в грудь.
Я удержала себя, не кинулась к нему.
Магии я лишилась. Иль Сахай здесь бесполезен.
И времени у меня не осталось.
Поэтому я развернулась и пустилась бежать.
Я еще увидела рывком развернувшееся ко мне лицо твари, а потом, рванув дверь, выскочила в коридор. Я не оглядывалась. Добежала до гостевой спальни – той, где спала, когда жила здесь в прошлый раз, – резко свернула, влетела внутрь и метнулась за шкаф.
И стала ждать, зажимая ладонью рот, чтобы успокоить рваное дыхание.
Я не услышала шагов. Но и шума боя не слышала. Оставит ли оно Макса, чтобы отыскать меня?
Медленно, очень медленно я дотянулась за угол до приоткрытого ящика. И нащупала круглую бутылочку величиной примерно в мою ладонь. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Я выдвинулась из-за шкафа. Эта комната была опрятнее Максовой, не такой захламленной. Сейчас я проклинала себя за то, что так хорошо прибрала ее в прошлый раз. Бесшумно ступая, я вышла на середину комнаты. В прислоненном к стене ростовом зеркале виднелись красные тени от фонарей на стенах, мебель и мое залитое кровью лицо.
Я развернулась, оглядывая комнату. Никого.
Тогда я снова повернулась к зеркалу.
И снова комната отразилась в нем, освещенная фонарем: все было видно, только мое лицо скрывала тень.
Боги, пожалуйста, пусть у меня получится!
С этой короткой молитвой я грохнула об пол зажатый в руке пузырек. И выплеснула все, что имела, каждую каплю сохранившейся во мне магии, все свое отчаяние, все осколки силы, увеличенные этими волшебными чернилами, – все, все, все я вложила в последние линии стратаграммы.
Краем глаза я видела, как мое отражение устремилось к стеклу.
Отданная магия рванула меня болью – всю хранившуюся в чернилах силу я вбила в одну-единственную стратаграмму.
В одно заклинание, которое разбило все стекла в доме – все зеркала и окна разом.
Грохот разорвал воздух надвое.
Рубаха облепила мое потное тело. Голова шла кругом. Упав на четвереньки, я поползла к зеркалу. Осколки стекла впивались в руки – зеркального стекла и оконного, они все перемешались на полу.
Две костлявые, распадающиеся ладони удержались за края зеркальной рамы, словно хотели вытянуть себя из нее, но теперь они висели в пустоте.
– Ну, ты даешь!
Я оглянулась. Макс привалился к дверному косяку, вторые веки закрыты, голубые глаза смотрят спокойно и устало. Ран не видно, но заметно, что выжат до капли. Мне попались на глаза его ладони. Черные.
Я поднялась на ноги:
– Надо уходить. Не знаю, убито оно или…
Голос мой заглушили странные звуки. Началось тихо, но становилось все громче и громче.
Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…
Мы дружно оглянулись на выбитое окно – как раз когда в отверстие хлынули птицы.
Брань Макса утонула в шуме крыльев, в оглушительном, накатившем волной шелесте. Оба мы приготовились защищаться, но птицы обогнули нас, пролетели мимо, сквозь спальню, в коридор, и скрылись за другим окном.
Шум понемногу затих.
Когда я снова открыла глаза, Макс смотрел на мои руки:
– Что это?
Я посмотрела тоже. Только что ладони были пусты, теперь в них лежали два листка пергамента.
Я развернула первый. Пустой. Потом проступили слова:
Ты в великой опасности.
Они идут за тобой.
И, хуже того, за твоими людьми.
Макс сдавленно выругался, и я невольно с ним согласилась.
Не медлите. Воспользуйтесь стратаграммой на втором листе. Я объясню.
– Да ни в жизнь! – выдохнул Макс.
Словно услышав его, проступили следующие слова:
Я не могу заставить вас верить.
Но за вами придут через секунды.
А вы нужны своему народу, чтобы предотвратить худшее.
– Не понимаю, – буркнула я.
– Потому что бред, – пробормотал Макс, тихо фыркнув. – Полный бред.
Он был прав. Бред.
Но тут что-то глухо стукнуло, и мы
