строение: круглое каменное здание, не особенно высокое. Узкие окна располагались под самой крышей. На окружающих его колоннах виднелась резьба в виде знаков на незнакомом языке. Ко входу – арочной двойной двери темного дерева – вела дорожка из больших плоских гранитных плит.
И никаких признаков людей. Возможно, те уже зашли внутрь.
– Окна. – Я вздернула подбородок. – Маленькие, но протиснуться можно.
Однако Ишка уже шел к дверям. Я ухватила его за запястье:
– Нас могут застрелить в любую минуту.
– Все будет хорошо, – довольно уверенно ответил Ишка, но в его голосе послышался непонятный для меня звон.
Он взял мою руку в свою – почти любовно – и шагнул к двери.
– Ишка… – Я хотела выдернуть руку, но он держал крепко.
– Там должны быть несогласные, – не глядя на меня, сказал он. – Давай для начала поговорим с ними.
Он меня не убедил. Совсем не убедил. Но я не успела его остановить – Ишка уже толкнул дверную створку, и мы вошли.
Я стукнулся коленями о песок.
В других обстоятельствах охотно шлепнулся бы на тот песок и вздремнул. Прекрасный был песок. Мягкий, белый, мелкий. На миг в голове застряли мысли о качествах песка, потом я заставил себя сосредоточиться.
Сундук с руками. Чудище, дери его в дырку. Птицы. Стратаграмма.
И вот это.
Мы с Тисааной поднялись на ноги. Нелепый у нас был вид: полуголые, зато, будто на смех, с превосходным оружием, все в странных серо-лиловых брызгах.
Мы стояли на пляже. Возможно, на острове – вдали береговая линия загибалась. Над нами возвышались деревья с пучками листьев. Лес впереди стоял густой, заросший кустарником. И белый день – после адской ночи у нас в домике.
– Далеко же нас занесло, – буркнул я. – Такая разница во времени.
– Смотри. – Тисаана указала на стоявшие у берега лодки. – Мы здесь не одни?
– Что ж, будет кому объяснить, что за дела, Вознесенные их прокляни.
«Или будет, кому нас добить, – добавил я про себя. – Пока это неизвестно».
Тисаана подняла голову, и я проследил ее взгляд.
Перед нами тянулась одинокая каменная дорожка. Она вела к тяжеловесной арочной двери невероятно внушительного каменного здания. Круглого, опоясанного колоннадой. Шагнув ближе, я разглядел на колоннах резьбу, похожую на письмена, только на непонятном языке.
Тисаана подошла вплотную, погладила резьбу пальцами.
– По-моему, это древний язык Бесрита, – пробормотала она. – Моя мать обожала книги по истории. В некоторых были такие надписи.
– Значит, письменам много веков.
Древний язык Бесрита давным-давно стал мертвым.
Она кивнула. Потом ее взгляд упал на дверь.
– Надо думать, – вздохнул я, – нам предстоит войти в эти зловещие врата?
– Пожалуй.
Потрясающе!
– Ну, – пробормотал я, – день начался волнующе, так и продолжим.
Мы подошли к двери. Несмотря на лодки вдалеке, все было тихо. Если здесь кто и присутствовал, то не шумел. Меня это не слишком успокаивало.
Дверь, большая и тяжелая, отворилась со скрипом, от которого мороз пробежал по хребту. Внутри было темно – так темно, что пришлось поморгать, чтобы глаза привыкли. В эти секунды слепоты рука сама сжала оружие.
Большой круглый зал, стены опоясаны сплошной длинной скамьей. Письмена врезаны в стены, тянутся кругами на полу и даже на скамье. Из отверстия в крыше на пол падало идеально круглое пятно света, и еще солнце проникало внутрь сквозь узкие окна.
Напротив, спиной к нам, стоял человек. Высокий, с золотыми волосами до пояса. От скрипучей двери на него упал луч света. Одет он был необычно – завернут в золотистую ткань, скрепленную на плече.
Обернувшись, он устремил на нас взгляд. Тоже странный – глаза яркого золота. И двигался он слишком плавно, слишком грациозно.
– Итак, вы приняли мой дар, – с незнакомым выговором заговорил он. – Судя по вашему виду, он несколько запоздал.
– Для начала неплохо бы представиться, – остановил я его. – Кто, собственно говоря, ты?
– Я тебя знаю! – вырвалось у Тисааны.
Она явно не собиралась говорить этого вслух.
– Я тебя знаю! – снова ахнула она.
Мужчина шагнул вперед, и я шагнул навстречу, подняв оружие:
– Постой. Пока не назовешься, ни шагу.
Он смотрел мимо меня, на Тисаану, и, казалось, даже дышать забыл.
Я крепче стиснул меч.
– Кто ты? – повторил я.
Он долго молчал, прежде чем ответить:
– Меня зовут Ишка Сай-Эсс. Я здесь, чтобы исправить совершенное давным-давно зло.
Внутри было так темно, что поначалу я совсем ничего не увидела. Слышала, как затихли вдруг приглушенные шепотки. Понемногу что-то стало проявляться. Мы стояли в большом круглом зале. Из приоткрытой двери у нас за спиной падал яркий свет, бросал на пол сияющие полосы. Стены, как и наружные колонны, покрывала резьба. По кругу тянулась изогнутая каменная скамья.
На скамье сидели люди.
Их было, пожалуй, два десятка с чем-то. Больше мужчин, но и несколько женщин. Одеты все по-разному, хотя большей частью в просторных одеждах, похожих на наряды вишраи. Почти все с бесцветной кожей, беловолосые, как тот, кого я видела в Итаре.
Я открыла рот, чтобы заговорить, – хотя что я могла сказать? Они бы меня и не поняли. И тут один из людей шагнул вперед, и я растеряла все слова.
Свет падал на его бледное лицо, путался в серебряных волосах.
Серебряные волосы и шрам от угла губ до самого уха…
Руки у меня сами собой потянулись к оружию. Но один из сидевших воздел ладони, и клинки вырвались у меня из рук, проскользили по полу. Я хотела кинуться за ними, но Ишка по-прежнему крепко держал меня за руку.
– Ишка, пусти! – ахнула я.
Но еще один из людей приблизился ко мне, глядя, как кот на добычу, и внезапно мысли мои охватила мучительная боль.
Я не могла шевельнуться. Не могла вздохнуть. Не могла думать.
А Ишка все не двигался.
Он выпустил мою руку, и я рухнула на пол, потому что все мышцы разом отказали.
А потом я услышала восемь слов, порвавшие меня на части.
– Я исполнил ваше требование, – произнес Ишка, обращаясь к человеку со шрамом. – Теперь вы исполните мое.
Все застыло.
Я, дернувшись всем телом, вывернула голову, чтобы взглянуть на Ишку. Он на меня не смотрел.
«Что ты делаешь?» – хотела крикнуть я, но тело мне больше не принадлежало.
Одна из беловолосых, молодая женщина, встала рядом со мной на колени. Она взяла мое лицо в ладони и осмотрела, как осматривают лошадь перед покупкой. И обратилась к мужчине со шрамом на языке, которого я не знала,
