Губы Ариадны разомкнулись в беззвучном крике, а тело на мгновение напряглось каждой мышцей, после чего став мягким и невесомым. Воздуха в огромном лесу для нас двоих стало мало, и даже его холод не отрезвлял одурманенный разум; сколько бы я ни дышал, сердце не желало восстанавливать ритм.
Выглядывающие из-под воды плечи принцессы покрылись россыпью мурашек. Свет лунного серпа подсвечивал ее черты, словно те были частью мистического портрета, висящего в самой таинственной части замка; той, куда решались заходить только ради мимолетного взгляда на знаменитое полотно.
Я поднял принцессу на руки и решительно направился к берегу под аккомпанемент тихого игривого смеха. Выйдя из воды, мы одновременно бросили недоверчивый взгляд на облако воздушной ткани, бесцеремонно смешанной с грязью.
— Как думаешь, оно пригодно для того, чтобы еще хотя бы раз его надеть? — поинтересовалась лисица. — Вы, конечно, дикари, но вряд ли ходите без одежды в такое время года.
— Ты так считаешь? — подыграл я. — Честно говоря, мы закупили одежду только потому, что ожидали визита одной важной особы и ее не менее важного брата.
Принцесса потребовала опустить ее на землю и кончиками пальцев подняла платье с земли. Пока она старательно прикидывала, как могла бы надеть его, не испачкавшись, я накинул на ее голову свою рубашку; она была достаточно длинной, чтобы закрыть ее ноги до середины бедра. Лисица на мгновение замерла, но затем с облегчением приняла помощь. Следом я обернул ее в свой плащ, превратив полоску ткани платья в совершенно нелепый пояс и повязав его вокруг талии принцессы. От моих сапог она отказалась, и тогда я вновь взял ее на руки. На этот раз Ариадна не была удовлетворена моим поступком, но после продолжительного взгляда приняла его, как данность, снисходительно пожав плечами.
Я — возможно, в последний раз — взглянул в темноту, зияющую на месте пруда. На его поверхности поблескивало что-то круглое и металлическое, неспеша покачиваясь на слабых волнах.
Лисица все-таки соорудила на своей нити миниатюрный бант.
— Отныне и навсегда? — вспомнил я ее свадебную клятву, не сумев сдержать улыбку.
— Иди к дракону, — чуть обиженно рассмеялась она.
Той ночью она так и не заметила, что ее левое запястье опустело.
Глава 31
Первый день новой луны пришел нескоро, и все же скорее, чем я того желал.
Прежнее нетерпение, вызванное бесконечными монотонными приготовлениями, сменилось разумным страхом; размышляя о битве, я наконец стал на самом деле понимать, что за ней стояло. И к чему это могло привести.
Рассветное небо в тот день было красочным, но холодным и неприветливым.
Отряды из леса прибыли раньше всех; мы вышли из Аррума еще затемно. Теплые плащи красовались на плечах эльфов, зная, что к началу битвы будут скинуты и затоптаны, и, вероятно, потому выглядя столь уныло. На лицах некоторых представителей высшей разы мелькало воодушевление, но все прочие демонстрировали лишь покорную готовность следовать воле своих правителей, а через них — и своей Богини. В ее непосредственном участии в сражении сомневаться не приходилось.
Я без конца скользил меж группами бойцов, не в силах стоять на месте: проверял доспехи — на которые эльфы, впрочем, никогда не полагались, — состояние оружия, заводил отвлеченные разговоры. К тому же, меня повсюду сопровождал Индис. Это помогало искусственно поддерживать в себе силы, но лишь до момента, пока мы не наткнулись на ту, что в наших рядах была самым безликим пятном.
— Бэт? — аккуратно позвал я.
Тусклые зеленые глаза молча обратились в мою сторону.
— Хочешь спросить, в порядке ли я?
Маленькое тело выглядело забавным на фоне гигантского лука за его спиной, и прежде я бы улыбнулся этому зрелищу. Теперь оружие выглядело, как деревянные крылья разочарованной жизнью птицы, намеренной уничтожить все, что ее с этой жизнью связывало. Бесчестная смерть матери потушила тот праведный огонь, что разожгла в ней обида, сменив его на слепое повиновение приказам.
— Я знаю, каково это, — приблизился я, нерешительно касаясь ее плеча.
— Тогда ты должен знать, как безразлично мне чье-либо сочувствие, — прошептала Бэтиель в ответ.
Индис бросился к подруге детства, заключая ее в объятия. Крепкие, полные боли и отчаяния. Он уткнулся носом в ее пышные волосы, и я подумал, что даже они, некогда яркие и светящиеся, казались помрачневшими. Копна едва заметно содрогалась, вторя движениям хозяйки.
Влага пропитала мантию Индиса.
— Мне жаль, что я не люблю тебя так, как ты того желала, — произнес он тихо. — И не могу подарить твоей душе успокоение, которого ты заслуживаешь.
Бэт отодвинулась, неожиданно рассмеявшись; горько и гулко. Утерев слезы крохотными кулачками, она многозначительно кивнула куда-то вдаль, в беспросветную толпу одинаковых плащей и оружий.
— Раньше я бы все отдала за эти слова.
— Моя вина, что я ничего не говорю вовремя, — пожал плечами Индис.
— Все равно спасибо.
В иной ситуации я бы почувствовал себя лишним в их разговоре, но тысячи окружавших нас воинов лишали момент всякой интимности, потому я подошел к друзьям и наклонился, чтобы коснуться лба Бэт губами. Ожидал, что она вынырнет из-под меня и скривится от отвращения, но эльфийка замерла, стоически выдержав мой порыв. Уходя, я побоялся обернуться.
Эльфы, ожидавшие битвы в Армазеле, постепенно прибывали, и наше войско разрослось до самого горизонта. Ряды аирати пополнились куда больше, чем он обещал; вероятно, ему все же удалось убедить того загадочного союзника. Впрочем, я не мог выделить среди горных эльфов представителей той или иной местности: в отличие от многообразия обитателей лесов, все они выглядели относительно одинаковыми — высокими, холодными и пустыми.
Сам Рингелан прибыл так, словно его появление было главной причиной собрания: верхом на исполинском волке, на котором, казалось, удерживался лишь чудом, и со сверкающей короной на голове. Основная ее часть оказалась выполнена из серебра; почему-то раньше я воображал ее золотой. Печально известное украшение сливалось с белыми волосами аирати, выдавая себя лишь невероятным блеском глубоких, завораживающих изумрудов. Вероятно, горный король решил, что подразнить Минерву — хорошая идея.
Его ближайшие соратники также явились верхом на волках.
Маэрэльд не поддержала инициативу вовлечения священных животных в бой и оставила Эвлона в лесу. Никто не знал, желал ли он пойти следом, ведь голос его — за редким исключением — слышала лишь азаани, но в последнюю встречу с эльфами глаза его сверкнули влагой и печалью. Лишь на мгновение — затем он сразу скрылся, не готовый выдавать детям тоски отца.
Воины, воспитанные под предводительством новоиспеченной королевы Греи, тоже медленно прибывали, заполняя противоположную часть пустоши. Они занимали заранее оговоренные позиции, выстраиваясь ровными рядами, и не проявляли никакой агрессии по отношению к противникам. Напротив, казалось, они с трудом держались на ногах, сотрясаемые испуганной дрожью. Эльфы посмеивались, чувствуя их страх, но я видел лишь юнцов, совсем недавно взявших в руки меч, и сердце мое напряженно сжималось. Они были детьми даже по людским меркам. Детьми, знающими, что умрут, как сильно бы ни старались.
Я заметил в их рядах Идена — одного из мальчишек, которых самолично учил убивать, — и, не выдержав, скрылся за чьими-то более безразличными спинами.
Приближение заката окрасило мертвое поле в багровые оттенки. Горы стали казаться клыками, пронзающими небо и оставляющими страшные, незаживающие раны.
Природа знала, чем вскоре будут окроплены ее земли.
Когда войско Греи полностью сформировалось, а солнце скрылось за одним из клыков, вперед выехали четыре всадника. В воздухе тут же повисла бездыханная тишина. Эльфийские предводители последовали примеру людей и встали во главе войска, не нуждаясь в поддержке военачальников.
