Если не была правдивой.
— Выходит, Клаире? — дрожащим голосом переспросил Рингелан, будто бы кто-то только что произнес это имя.
— Моя светлая К, — процитировала она отца, бросая на меня мимолетный взгляд.
Тогда, в кажущемся теперь далеком прошлом, она открыла мне свои раны, надеясь, что кто-то сможет ее понять. Отныне эта боль принадлежала не только ей.
Но в этот раз Минерва не была намерена ею делиться.
Всеобщее молчание делало медленное осознание Рингелана еще более ощутимым, почти осязаемым. Эмоции бушевали в нем, перекрикивая друг друга, а руки бесцельно блуждали по полам плаща. Минерва упивалась выражением его лица, постепенно снимая маску заботливого потерянного дитя.
Ариадна сжала мою руку так сильно, что молнии едва не отозвались ответным ударом.
— Я же говорила, Ари, — чуть наклонив голову, обратилась к ней Минерва. — Мы всегда были чудовищно далеки.
— Ты всегда была чудовищем, — ядовито бросила лисица. — Ты это хотела сказать?
Сестринская ссора боле не пополнилась ни словом, хотя имела все на то основания.
Рингелан рухнул на колени, обессиленный, и от величественной фигуры осталась лишь сгорбившаяся, тусклая тень. По его щекам скромно текло нечто отдаленно похожее на слезы; я бы скорее подумал, что начали таять ледники его глаз.
— Клаире… — шептал аирати; голос его был чужим, словно кто-то иной озвучивал его мысли. — Клаире… она…
— Умерла при родах, — озвучила Минерва. Этот факт совершенно точно и так был ему известен. — Как и ее мать.
Казалось, вина за изгнание — или побег — жены терзала его сердце все эти годы, и, получив подтверждение самых страшных предположений, вырвалась наружу, разрывая его на куски.
— Подари ты жене хоть толику той любви, какой напитываешь свое самолюбие, и она не покинула бы тебя, — отрезала принцесса, поднимая подбородок предка двумя пальцами, чтобы он не упустил ни капли презрения, что она к нему испытывала. — Воспитай ты дочь сам, не заставив скитаться по скотным дворам в поисках покровителей — и я бы никогда не появилась на свет.
Рингелан, позабыв беспокойство о статусе и уважении, терпел любые уготованные ему унижения. Пал, когда этого ждали меньше всего.
Никто не решался встать между разъяренной полукровкой и оскорбившим ее эльфом. Их взаимодействие виделось чем-то личным настолько, что две вооруженные армии, ожидавшие кровопролития, становились лишь маленькой, незначительной деталью — как комнатное украшение, добавляющее значимости общей картине, но ничего не значащее само по себе.
— Прости, — вдруг прошептал аирати. — Прости, дитя. Я… превратил тебя в это…
— Ну уж нет, — строго покачала головой Минерва. — Не приписывай себе мои заслуги.
Воздух разрядился, и нос тронул трудноуловимый терпкий запах; однажды я уже ощущал его так отчетливо, находясь в непосредственной близости от источника. Глаза магистра залились желтым цветом, словно в них горело само солнце, а тень, до того преспокойно лежавшая на земле, разрослась настолько, что укрыла собой всех его спутников и преклонившего колено аирати.
Я схватил лисицу за талию и оттащил назад; не отворачиваясь, чтобы не упустить момент удара. Он был невидимым, и все же ощутимым; волна сжатого воздуха откинула нас еще на несколько шагов, а тех, кто стоял ближе, и вовсе повалила на землю. Маэрэльд оскорбленно поднялась, готовясь бросить в лицо Минервы ниспосланную Богиней угрозу, но закашлялась, не в силах произнести ни слова.
Предводительница войска Греи безмолвно обратилась к своему палачу, и принц Куориана моментально отреагировал, вложив кинжал в ее ладонь. Она торжествующе улыбнулась; казалось, ее надежды оправдались с лихвой. Направив взгляд точно в глаза азаани, Минерва медленно, без какого-либо сопротивления вонзила клинок в сердце своего предка.
Грандиозное тело, лишившись остатков жизни, превратилось в груду безликих останков. Тиара скатилась с его волос, но так и не коснулась земли; дважды отцеубийца поймала ее на полпути и с нескрываемым наслаждением водрузила на свою голову.
Эльфийская погибель была обречена вечно повторять свою судьбу.
Волки за нашими спинами истошно выли, оплакивая того, кто был им правителем и братом; тот, на котором аирати явился на поле битвы, рухнул без сил. Маэрэльд разразилась полным отчаяния криком, и воздух вокруг нее содрогнулся.
Следившие за лошадьми мальчишки подвели животных к свите Минервы и вручили хозяевам поводья.
— Ирвин, — простонала Ариадна.
Вороной конь заметил хозяйку, но тут же получил удар в правый бок и с неохотой повиновался. Восседавший на скакуне принц Куориана посмотрел на жену с вызовом, но надолго взгляд не задержал. Пепла тоже не оставили в королевской конюшне; он покорно следовал указаниям наездника, стремительно удаляясь к основному войску. Даже своенравный и неподчиняющийся без магического вмешательства конь смог найти себе хозяина в лице магистра.
— Ну что, — позвала Минерва с высоты своего седла непринужденно, но использовав всю громкость голоса, чтобы тот добрался до воинов. — Начнем?
Войска взревели и в то же мгновение сорвались с мест.
Мне еще никогда не было так страшно.
Я знал, что должен биться, как это делали мои предки и будут делать потомки, но страх сковывал движения. Мне не хватало размаха, чтобы вложить в клинок достаточную для удара силу, и внимания, чтобы попытки блокировать атаки приносили хоть какие-то плоды.
Я пытался направлять молнии при помощи меча, но в пылу сражения оказалось, что возросшая сила магии имела последствия, и отдача была такой, что после каждого ее применения у меня немела рука. Я отбросил клинок в сторону. Бесполезный кусок металла.
Лица людей, которых я неоднократно видел при дворе, мелькали со всех сторон, и я не замечал, как одно сменяется другим. Не видел лиц тех, в чьи доспехи врезаюсь с полным молний кулаком, тех, кому ломал конечности и сворачивал шеи. Все они были похожи: покрытые кровью, ликованием и ужасом, застывающим навеки в последний миг. Тела терялись в пыли пустоши, становясь лишь частью ее гиблого пейзажа.
Иногда мне удавалось отвлечься от летящих отовсюду ударов и разглядеть в толпе знакомые очертания; я старался не отходить от лисицы слишком далеко, оставляя ее в радиусе досягаемости моей магии. Ариадна справлялась в разы лучше доброй половины бойцов. Их с сестрой подходы к наследию в корне отличались: Минерва, обретя его, разорвала священную связь; Ариадна же, никогда не теряя, почитала и всюду несла за собой. Меч Уинфреда так славно лежал в ее руке, что казался пером, которым она писала историю своих побед. Хоть платья и украшения смотрелись на ней поистине великолепно, уверен — она была рождена, чтобы сражаться.
Некогда капитан королевской гвардии рубил подданных Греи без мыслей и сожалений. На них не было времени; изящество Кидо в бою завораживало, словно каждое его движение было подготовлено заранее и до блеска отрепетировано. Однако слабые места имелись у каждого из нас, и видеть их умели многие.
Куорианский воин приблизился к капитану до того, как я успел его предупредить; нанеся удар по левому плечу, южанин оглушил Кидо волной боли, а затем занес клинок над его головой.
— Вниз! — рявкнул я.
Капитан без раздумий пригнулся, и молния обжигающим поцелуем накинулась на лицо куорианца.
Я сдерживался, насколько хватало сил, но с каждой вылетающим из-под кожи разрядом чувствовал, какую мощь набирал ком света в моей груди. Непостижимую и неконтролируемую. Ее свечение вновь полностью поглотило мои глаза, что четко виделось в ослепших взглядах противников. Скорость увеличилась. Ударив одного из королевских гвардейцев в живот, я в недоумении наблюдал, как на протяжении нескольких секунд опускаются и поднимаются его веки, а молния проходит через его тело насквозь, зацепляя еще трех стоящих позади противников. Все они в следующее мгновение рухнули наземь, а еще через одно были затоптаны всадниками, только что расправившимися с моими собратьями.
