как долго я так сижу, но достаточно, чтобы мышцы моей спины начали спазмироваться от того, что я держусь так высоко и жестко. Я выдыхаю и пытаюсь снять напряжение, соскальзывая с одеяла. Набросив шаль на плечи, я прислоняюсь к двери в свою комнату и прислушиваюсь. Я по-прежнему ничего не слышу.
Зная, что я, безусловно, должна быть безумной, чтобы решиться на этот шаг, я открываю дверь. В окна вливается серый лунный свет, который не лучше, чем свет единственной свечи, пытающейся осветить весь зал. Я оглядываюсь вокруг и никого не вижу.
Я пересекаю холл и прислоняюсь к стене у одного из окон, выходящих на дорогу. Я выглядываю наружу. Гравий пустой и гладкий, как будто Орен только что почистил его. Я продолжаю идти вперед, как будто если я задержусь в лунном свете слишком долго, то стану мишенью в эту прохладную и жуткую ночь.
Наконец, у двери в конце коридора я прижимаю ухо к дереву. Ни разговоров, ни движения, ни криков. Моя рука с трепетом ложится на ручку. Мне дали четыре очень четких правила. Но это было до того, как я услышала крики. Что, если будет нападение? Что, если мы в беде?
Я нажимаю на ручку. Она не двигается. Я взаперти.
Сердце ушло в пятки, когда я отступаю от двери. Я качаю головой, безмолвно умоляя никого не трогать. Я покинула коридор. Я в длинном чулане под лестницей в поместье моей семьи. Дверь заперта. Хелен говорит мне, что мама выбросила ключ и что я больше никогда не увижу солнечного света.
Я спешу обратно в свою комнату и сворачиваюсь калачиком в постели, прижимая колени к груди. Всю ночь я смотрю на окна, выходящие в темный лес, и напоминаю себе, что если мне понадобится сбежать — по-настоящему понадобится — я смогу разбить их. У меня есть выход.
Даже если этот выход — в лес, в который я поклялась никогда не заходить.
Когда наконец наступило утро, мне стало легче дышать. Больше никаких звуков не было. Никаких других странных вещей ночью не происходило.
Я решаюсь пойти в ванную. Накануне вечером я осмотрела ее лишь мельком. Третья дверь в коридоре, расположенная между кабинетом и моей спальней. Это странная комната с водой, которая течет из крана горячей и холодной по непонятной мне магии. Я дважды проверяю этот феномен во время утреннего омовения. Оба раза вода идет паром, если течет достаточно долго.
Это действительно странное место.
Одетая и готовая к работе, я шагаю по коридору. В солнечном свете я чувствую себя гораздо увереннее, чем накануне вечером. Дверная ручка поворачивается без усилий, открывая мне доступ в остальную часть поместья. Я выхожу, и меня влечет в столовую аромат свежеиспеченного хлеба.
Для меня накрыли стол. Два яйца были поджарены и положены на остывающие тосты. Рядом с ними лежит половина сосиски. Это завтрак для королевы, и я быстро справляюсь с ним.
Однако ни Орена, ни Лорда Фенвуда не видно. А я отчаянно надеялась поймать кого-нибудь из них. Интересно, не произошло ли прошлой ночью несчастного случая, который заставил их уехать рано утром и взять карету до города?
Крик до сих пор звучит в моих ушах.
Когда я закончила, я собрала свою посуду и направилась к боковой двери, через которую накануне вечером выходил Орен. Конечно, она ведет на хорошо укомплектованную кухню. Не в силах бороться со своими инстинктами, я заглядываю в кладовую за сухими и консервированными продуктами. Этого достаточно, чтобы прокормить десять человек в течение двух зим. Есть еще одна дверь, ведущая в подвал, где, как я предполагаю, хранятся холодные продукты. После вчерашней ночи я не отваживаюсь спускаться в темноту.
Я прохожу вдоль стола для приготовления пищи в конец комнаты, где в столешницу вмонтирована большая раковина, и убираю свою посуду. Открытые полки вдоль стены напротив очага позволяют мне легко вернуть их на место. Я выхожу обратно в столовую, наполовину ожидая, что Орен будет там, готовый отругать меня за то, что я посмела пошевелить пальцем.
Но там по-прежнему никого нет.
Тишина невыносима. Тем более что последними звуками, которые я слышала в этом поместье, были те крики. Я возвращаюсь в свою комнату с новой целью. Я не могу оставаться в этом здании ни секунды дольше. Я не могу жить с этим шумом в качестве единственной компании.
Я переодеваюсь в более простое платье, которое спускается только до колен, чтобы не застревать в колючках, и с разрезами по бокам, чтобы обеспечить мне подвижность. Под него я надеваю прочные леггинсы. Я беру свою лютню, перекидываю ее через плечо и решаюсь вернуться в главный зал.
Я останавливаюсь перед входной дверью и повторяю про себя правила, которые мне рассказал Орен. Я могу уйти прямо сейчас. Сейчас день. И я выйду только перед поместьем, а не за ним. Это в пределах их апартаментов; я буду в безопасности. Я медленно оглядываюсь через плечо. Возможно, я даже в большей безопасности, чем здесь.
Утро свежим и бодрящем. Воздух, даже у подножия гор, кажется более разреженным и легким. Я чувствую запах густого соснового леса позади меня. Маленькие саженцы, составляющие лес передо мной, бледнеют по сравнению со своими предками.
Из любопытства я иду по ответвлению дороги вокруг здания. Конечно, он заканчивается у каретного домика и конюшни. Лошади стоят в стойлах. Карета припаркована. Похоже, они не поехали в город.
Я почти подхожу к лошадям, но тут же решаю не делать этого. Они слишком сильно напомнят мне о Мисти, а та рана еще слишком свежа. Вместо этого я поворачиваюсь на пятках и иду вдоль дороги до самых главных ворот. Они закрыты, и на гравии не видно никаких следов того, что сегодня утром здесь проезжала телега. Но, опять же, я не настоящий следопыт — если бы я им была, моя семья, возможно, питалась бы лучше, — так что трудно быть уверенным.
Чувствуя себя смелее, я иду вдоль стены среди кустарника и зарослей. Мои крепкие рабочие ботинки дают мне уверенную опору. Где-то между стеной, поместьем и дорогой я выхожу на поляну. Стрелы солнечного света падают на землю и пробивают поредевший навес. Наступающая зима заставляет эти деревья линять, и они окрашивают землю в оранжевые и красные оттенки. В центре поляны стоит массивный пень. Должно быть, это одно из старых деревьев, срубленное давным-давно, чтобы не дать ему слишком далеко вторгнуться в пригодную для использования землю.
Я сижу, положив
