быть жива.
Дрожа, я поднимаюсь на ноги и подхожу к задней части повозки. Там есть окошко с железной решеткой, и я встаю на ступеньку, чтобы подтянуться и заглянуть внутрь.
– Лизе…
Я не успеваю произнести полностью ее имя.
Там пусто.
Это не тот отряд, который арестовал мою кузину. Который уничтожил наш ковен.
Какая же я глупая. Я думала, что Триединая могла бы закрыть глаза на мои грехи. Что меня вознаградят хотя бы для того, чтобы вознаградить Лизель.
Что теперь делать?
Я знаю, чего я не буду делать.
Не буду продолжать блуждать по лесу, потерянная, отчаявшаяся, напуганная.
Охотники топчут эту землю, землю, которую они украли у племен, живущих здесь, и вселяют ужас в тех, кто придерживается древних обычаев. А теперь они арестовывают еще одну невинную женщину, тащат ее в Трир, чтобы осудить и казнить страшной смертью. Пришло время им задрожать.
Пришло время им испугаться.
Где-то глубоко, среди всплеска праведного гнева я слышу счастливый вздох.
Это должно было бы заставить меня задуматься.
Я была бы не первой ведьмой, которая вот так сломалась. Поддалась дикой магии из-за злости и гнева только для того, чтобы стать той, против кого борются хэксэн-егери: смертоносным демоном, способным насылать проклятия на стада домашнего скота, ослеплять людей на месте и калечить плоть одним щелчком пальцев.
Их страх пред нами не совсем беспочвен.
И сейчас я чувствую это сильнее, чем когда-либо. Было бы очень легко уничтожить их всех.
Но тогда я бы уничтожила и себя.
Дикая магия извращает. Это яд. Она черпает силу из мерзостей мира, и прикоснуться к ней – значит позволить душе сгнить.
Я спрыгиваю с повозки. Охотники еще не вышли из дома – между ними разгорается спор, один кричит на женщину, пытаясь ее успокоить.
Ей не следует успокаиваться. Она имеет полное право быть в ярости.
Я в ярости.
И собираюсь действовать.
«Да, – говорит голос в моей голове, радуясь. – Да. Действуй! Заставь их страдать!»
«Не с помощью дикой магии, – огрызаюсь я. – Мне не нужна ты, чтобы быть могущественной».
Я спешу за дом, чтобы попасть в сад. Мой взгляд скользит по нему, ища, ища…
Что-то врезается мне в ногу.
Я чуть не вскрикиваю. Но когда опускаю взгляд, вижу, что на меня снизу вверх смотрит рыжая кошка, и возглас застревает у меня в горле.
Мама любила кошек. За все годы у нас их было несколько дюжин.
Кошка гортанно ворчит. Она отстраняется, взмахивая хвостом, и перепрыгивает через садовую ограду…
На розмариновый куст.
Я тянусь к нему. Здесь есть и крапива, и гамамелис…
Мощные защитные травы.
Я достаю один из пустых пузырьков, которые взяла с собой, когда покидала Бирэсборн. Из дома доносится крик. И звук железных кандалов, защелкивающихся на запястьях.
Скорее, скорее…
Я наполняю пузырек травами и добавляю щепотку снега, чтобы быстро приготовить зелье.
Пожалуйста, пусть это сработает.
Я спешу к дому. Глубокий вдох, медленный выдох, и пинком ноги я распахиваю заднюю дверь.
Внимание всех: хэксэн-егерей, женщины, которую они арестовывают, – переключается на меня.
Многие бросают на меня свирепые взгляды, предполагая, что я представляю угрозу, что я либо еще одна ведьма, либо охотник. Запястья женщины закованы в кандалы, цепь, отходящую от них, держит хэксэн-егерь, вид у которого, скорее, не сердитый, а перепуганный.
Хорошо. Пусть боится.
– Травы и растения с корнями, что блуждают, – я начинаю произносить заклинание, которое призовет магию Источника и превратит эти травы в защитное зелье. – Помогите мне сохранить этот дом в безопасности. Защитите и позаботьтесь, сберегите и укройте, одолжите свою силу этой одинокой дочери.
Слезы наворачиваются на глаза, когда я сплетаю слова. Мое заклинание соединяется с маминым, тем, которое она использовала на мне.
В мое заклинание вливается горькая, щемящая печаль, и я чувствую, как сила растет, поэтому повторяю слова…
– Травы и растения с корнями, что…
– Остановите ее! – кричит охотник, держащий цепь. – Hexe!
– …сохранить этот дом в безопасности. Защитите…
Хэксэн-егери бросаются ко мне.
– Сберегите и укройте, одолжите свою силу этой одинокой дочери!
Я выкрикиваю слова. Они вырываются из глубины моего сознания тугим узлом ярости, который они там завязали, а мои ладони, сжимающие пузырек, становятся обжигающе горячими.
Слишком горячими. Я отшатываюсь, разжимая руки, и пузырек летит вперед, как ядро из пушки. Он падает на пол и разбивается вдребезги, выпуская наружу густой зеленый дым.
Это зелье не должно дымиться.
Все больше и больше… Хэксэн-егери вопят. Я не вижу женщину, но когда пытаюсь пройти вперед, сила заклинания отталкивает меня, прочь из кухни, прочь из дома, швыряя через сад.
Я падаю на землю, ударяясь головой о садовый столб, и все вокруг погружается во тьму.
Где она?
Я поднимаюсь на ноги. Дым повсюду. Задыхаясь, я пытаюсь оглядеться.
– Хильда? – выдавливаю из себя.
Никто не отвечает. Быстрый поиск в доме дает понять, что ее здесь нет. Остальные охотники все еще лежат на полу, без сознания. Мне они безразличны. Я не собираюсь выяснять, живы ли они, а прохожу мимо их неподвижных тел, огибая перевернутый стол.
Этот дым зеленый.
В голове начинают мелькать смутные образы.
Где моя сестра?
Кто это был?
Задняя дверь распахнута. Молодая женщина ворвалась в дом и бросила… зеленый дым? В Хильду. Хильда исчезла.
Ее… нет.
«Нет. Нет, нет, нет», – кричит мой разум. Она не может исчезнуть. Весь план полетит к чертям, если…
Там. У ограды в саду. Кто-то лежит. Хильда?
Нет.
Другая.
Я бегу, топча посадки. Разум не поспевает за тем, что я делаю, но действовать приятно. Женщина, похоже, без сознания, но я не рискую. Я бросаюсь на нее, прижимая ее плечи к земле коленями. Она стонет, ее веки трепещут, и я взмахиваю рукой, призывая на помощь серебряный кинжал, спрятанный в моем рукаве.
Может, я и капитан хэксэн-егерей, второе лицо после комманданта, но я никогда не верил, что ведьмы существуют на самом деле.
До сих пор.
– Что ты такое? – рычу я на это существо, приставив лезвие к ее нежному белому горлу.
Ее взгляд медленно фокусируется. А затем глаза сужаются, наполняясь ненавистью.
Ее губы насмешливо кривятся. Я неосознанно повторяю ее ухмылку и сильнее прижимаю кинжал к ее горлу. Она сглатывает, вена на ее шее пульсирует, отчего кожа под лезвием краснеет. Говорят, серебро причиняет ведьмам боль.
Хорошо.
– Где она? – спрашиваю я. Мой голос резок, нетерпелив. Кажется, я слышу позади шорох. Охотники приходят в себя.
– Кто? – У ведьмы хватает наглости выглядеть растерянной.
Я выплевываю
