— То есть владелец Шахты использует её тепло и силу?
— Именно, — подтверждаю я и продолжаю рассказ, который помогает хотя бы немного отвлечься и мне самому, и, похоже, даже Габриэлле. — На планете в шахтах добывали полезные ископаемые, а где сырьё, там богатства; у кого больше денег, тот сильнее. Здесь тоже неплохо зарабатывают.
Мы приближаемся к Солнечной печи, и я глушу Викторию недалеко от небольшого парка прямо под Шахтой, который в свете софитов переливается разными цветами. Там уже стоит одна, пока ещё не припаркованная машина, и я с лёгкостью узнаю двух выходящих из неё солдат из команды Бронсона. Они выглядят расслабленными и достаточно мирными, чтобы их без проблем впустили в клуб, но я набираю на ленте генерала и, услышав его короткое «да», тихо докладываю:
— Мы на месте.
— Парни запустили жуков, — раздаётся в ответ. — Видимость хорошая. Оставайтесь на этой точке, пока не отдам приказ. По общей линии. Поэтому переходи на рацию.
— Принял.
Я достаю из кармана маленькую серёжку и прикрепляю её в ложбинку уха так, что со стороны почти не видно. Микрофон — микроскопическую пластину — приклеиваю к внутренней стороне зуба.
— Всё чисто, — раздаётся в ухе голос Бронсона. — Монах, на позицию.
— Есть, — откликаюсь я, выключаю рацию и поворачиваюсь к Габриэлле.
— Помнишь, слушай только меня?
Девушка кивает, пристально глядя на меня. Её трясёт от страха, но она по-прежнему старается это скрыть.
— Договорились.
Требуется всего несколько минут, чтобы подогнать машину прямо к парку и выйти, не забыв захватить с приборной панель куртку, что оставил Коди, а потом открыть дверь Габриэлле. То, как уверенно она выходит из машины, даёт мне надежду, что мы переживём эту ночь. Хотя кто его знает.
— Что это за звуки? — спрашивает землянка тихо. — Музыка?
Я прислушиваюсь, но ничего не слышу.
— Не знаю, но музыка вряд ли: в ночных клубах она играет, однако сейчас уже поздно, поэтому, вероятно, давно переключились на немую музыку.
— Немую? — удивлённо переспрашивает Габи.
— Увидишь, — обещаю я. — Идём.
Лишь мгновение в зелёных глазах мелькает ужас, но исчезает, как только я протягиваю руку, и землянка сжимает её тёплой ладонью. Мы поднимаемся на лифте. Двери открываются, и в ухе слышится голос генерала:
— Приём всем частям. По местам.
Представляю лицо Бронсона в этот момент. Оказываясь на позиции, генерал всегда осуждающе осматривался и объявлял: «Приступаем», — как будто давно ждал начала действий, хотя сам только прибыл. Чаще всего речь шла о выполнении каких-то простых приказов, но Бронсон при этом строил такие гримасы, что люди понимали: сейчас на голову обрушится расплата за какие-то неведомые преступления.
Сейчас генерала даже нет на месте, но его голос звучит от предвкушения скорых приключений, когда он говорит:
— Мы начинаем.
На проходной никого нет. Мы приближаемся к арке металлоискателя. Я подталкиваю Габриэллу вперёд, позволяя ей пройти первой, а затем прохожу сам. Как только делаю первый шаг, аппарат громко пищит, вмиг обнаруживая в моём теле тонну металла, и в тот же момент на проходной появляется целая группа охранников. Все они смотрят на меня, и эффект от моего внешнего вида случается примерно такой же, что и в обществе людей генерала: по залу расходится шёпот.
— Чёрный монах…
* * *
— Это слишком громко? Оглушает?
Я внимательно вглядываюсь в лицо девушки. Габи выглядит так же чудесно, как прежде, но её взгляд беспокойно бегает, словно не зная, за что зацепиться в этом переливающемся и мерцающем пространстве.
Я не любитель ночных клубов, но тем не менее тальп: пляшущие по полу круги света и гремящая музыка меня никак не напрягают. А вот для землянки… даже не представляю, как она себя чувствует.
— Ты можешь сделать тише.
Я показываю девушке, как отрегулировать звук на ленте. Мы сидим на одном из угловых диванов, скрытые от взглядов большинства. Хотя слово «скрытые» не совсем подходит для описания людей, за каждым движением которых пристально следят со всех сторон. Я бы посмеялся, будь ситуация другой: стремление охраны сопровождать меня продиктовано страхом, но даже если бы я стал вести себя не спокойно и меня нужно было угомонить, как эти охранники могли бы со мной сладить?
В наушниках звучат композиции — у всех разные — и люди двигаются: каждый в своём ритме, и со стороны всё это выглядит более чем странно. От количества цветных голограмм рябит в глазах: голографические официанты и танцовщицы выскакивают то перед одним, то перед другим столиком, фрагменты виртуальных игр отражаются на стенах. Столешницы завалены полными и уже полупустыми бутылками с крепкими напитками, полными упаковками противопьянящих таблеток, очками дополненной реальности и ещё бог весть каким барахлом. За столиками и на диванах полулёжа сидят мужчины и женщины. Кто-то из них курит, кто-то погрузился глубоко в виртуальный мир, и, пребывая совсем в другой реальности, то подскакивает, то машет руками с глуповатым видом.
Габриэлла смотрит прямо на меня, но её взгляд в полумраке кажется расфокусированным. «Потеря концентрации и ориентации в пространстве, головокружение, тошнота, рвота, другие — более серьёзные — побочные эффекты. Вплоть до летального исхода», — звучит в сознании голос Ребекки Олфорд, но я стараюсь игнорировать его всеми силами.
— Не понимаю, — задумчиво произносит Габриэлла, а я наклоняюсь к ней ближе, отключа свою волну и ожидая объяснений, но девушка задаёт мне вопрос: — Как это работает?
— У нас есть такое понятие как «немая музыка», — объясняю я. — Все находятся, как сейчас, в одном пространстве, но у каждого в наушниках играет своя музыка, иногда диджей — человек, который всё это контролирует, — подключает нескольких или многих людей к единой волне, тогда и музыку они слышат одну и ту же. Всё дело в специальном устройстве с приёмником — серёжка, которую мы надевали на ухо. Каждый человек ловит конкретные вибрации, его слух настраивается на определённые звуки, в зависимости от выбора, который мы сделали заранее — на проходной.
— Там, где люди смотрели на нас удивлённо и задавали разные вопросы, но потом, проверив куар-коды, всё-таки нас пропустили.
— Да, именно там. У нас с тобой единая волна.
— Напой мне мелодию, которую слышишь, — просит Габриэлла, и мои брови приподнимаются.
— Слушай, Габи, я не самый лучший исполнитель…
— Звуков очень много, — задумчиво прерывает меня девушка, — я слышу сразу разные ритмы, и от этого голова начинает болеть, а сердце будто не понимает, под какой ритм подстраиваться.
Я смотрю на неё, совершенно сбитый с толку, но широко раскрытыми глазами, словно моё подсознание уже успело удивиться тому, что я пока даже не осознал.
— Но каждый слышит лишь одну мелодию. Это сделано для того, чтобы люди друг другу не мешали, и даже при подходе к ночному клубу сторонний наблюдатель вообще ничего не слышал… — и тут я замолкаю, потому что меня пронзает догадка…
Взгляд скользит по лицу землянки, и я ошеломлённо выдыхаю:
— Неужели ты слышишь разные волны одновременно?
— И ещё я слышу голос, — признаётся девушка. — Он принадлежит девочке.
Мороз бежит по моей коже.
Она слышит музыку… И не только её…
Если верить слухам, через звуки и музыку в общественных местах вроде этого ночного клуба людей кодируют, убеждая в том, что жизнь на станции не так плоха, как может показаться, и что власти заботятся обо всех и каждом…
— Что говорит этот голос? — спрашиваю я, задерживая дыхание в ожидании ответа.
Наши взгляды встречаются.
— Жизнь на Тальпе исполнена любви. Мы обрели вторую жизнь. Мы обрели второй шанс. Правители о нас заботятся. Мы в безопасности. Мы есть жизнь.
У меня приоткрывается рот. Как возможно, что Габи слышит сразу разные линии?..
— Не понимаю, как ты…
Я не успеваю договорить, потому что в ухе раздаётся голос Бронсона:
