паломничество. Приходилось мне и вывихи вправлять, и абсцессы вскрывать, и роды принимать, про инъекции и говорить нечего…
— Потом нужно сделать повязку, чтобы сустав снова не выскочил. Дней на десять. И еще несколько недель поберечься. Потом все будет хорошо.
Не факт, что непременно будет хорошо, но размышлять о возможных осложнениях сейчас не время. Все равно ничего я с этим сделать не могу, всего оборудования — глаза да руки.
Пока я рассказывала, Марья кивала, точно болванчик. Видимо, мой уверенный тон все же подействовал — лицо ее просветлело.
— Говори, что делать, касаточка. А я слушаться буду.
Я отвела Марью на кухню: там по-прежнему было теплее всего. Под ее причитания — как бы дитятко не надорвалось — раздвинула два рабочих стола так, чтобы между ними образовалась щель. Помогла няньке раздеться до пояса.
— А теперь залезай на стол и ложись так, чтобы рука вот здесь висела, — велела я.
— Да как же я на стол лягу! На столе же только покойнику лежать можно! Али ты меня уже хоронить собралась!
Да что ты будешь делать!
— Это же рабочий стол, с него не едят, — нашлась я. — Где это видано, чтобы гроб с покойником на рабочий стол в кухне ставили?
— А по-другому никак?
По-другому, может, и «как» — открой любой справочник и найдешь больше десятка способов вправления вывиха плеча. Да только этот, вековой давности, считался самым щадящим. И без того обезболить нечем.
— Никак, — отрезала я. — И вообще, покойника на спину кладут, а ты на боку будешь лежать. Залезай.
Кряхтя и охая, нянька взгромоздилась на стол. Я помогла ей лечь как надо, пристроив под голову заранее прихваченную подушку. Укрыла одеялом, по ее указке достав из сундука, на котором Марья обычно спала. Пробежавшись по спальням, собрала подушки и обложила ее со всех сторон, чтобы не заваливалась ни вперед, ни назад.
— Лежи так пока, — приказала я. — Долго, полчаса. Не ерзай. Можешь подремать, если получится, можешь песни попеть. А я пока сбегаю ткань на бинты нарежу. Лучше бы лангету гипсовую, конечно, да где тот гипс взять…
Я мысленно одернула себя. Взяла моду — вслух рассуждать. Тем более что действительно можно повязкой обойтись. Но с лангетой, хотя бы на недельку, мне было бы спокойнее: Марья — женщина деятельная, начнет повязка мешать, косыночную снимет не задумываясь. Доиграется до привычного вывиха.
— Гипс — это такой порошок, белый, на мел похож? — спросила вдруг Марья. — Его еще под яблони сыплют?
— Насчет яблонь не знаю, — озадачилась я. — Вроде из него штукатурку делают и статуи лепят.
— Да, точно, статуи, барин так и говорил, дескать, возвышенная барыня бы какие статуи лепила или там головки, на худой конец, а его супруга этим гипсом картошку обваливает да вокруг яблонь разбрасывает.
— Картошку? — не поняла я.
— В каком-то журнале она вычитала, мол, от парши помогает. Картошку водой спрыснуть да в этом самом гипсе обвалять.
— А говоришь, барыне в огороде копаться зазорно! — возмутилась я, еще не до конца осознав свою удачу.
— Ты что, она разве сама! Она только ходила да указывала, а бабы по ее указке делали. Парши и правда не было в том году на картошке, и яблоки хорошо родили. Жаль только, барыня уже этого не увидела. А гипс этот самый остался, немного, с полмешка.
— Как его найти? Где лежит? — спросила я.
— В сарае, где ж еще… Да ты никак сама за ним собралась? — Марья попыталась сесть, и пришлось ухватить ее за здоровую руку.
— Ты обещала меня слушаться, — напомнила я. — А я велела тебе лежать. Не меньше получаса.
— Куда ж ты пойдешь, темно уже и холодает!
— Марья, ты обещала меня слушаться, — повторила я. — Где взять ключи и в каком из сараев искать гипс?
— Ключи вон. — Она указала взглядом на угол, где стоял сундук, а на гвозде висели две связки ключей. — Та связочка, что поменьше. Дай сюда.
Она подробно объяснила, какой ключ нужен и в какой части сарая среди садовых инструментов нужно искать гипс.
— Фонарь в девичьей возьми, — напутствовала меня Марья напоследок. — Да одеться теплее не забудь!
— Хорошо.
— Шубка твоя в твоем сундуке. И платки там же. Шерстяные и пуховые. Два надень. Нет, три: волосы, поди, не досохли. Да непременно мне покажись, а не то встану сама проверить, хорошо ли оделась. И муфту, муфту возьми!
— Ладно.
Взяв с подоконника огарок свечи, я зажгла его, оставив Марье основную. На улице уже совсем стемнело, и свеча, конечно, не шла ни в какое сравнение с электричеством. Моя бы воля, еще бы штук десять зажгла, расставила по всему дому. Но Марья сказала, что свечи стоит беречь. Восковые дороги, а сальные жечь я, то есть Настенька, запретила, дескать, воняют сильно. Что ж, как-нибудь понюхаю и решу, хотя не в том я положении, чтобы в прямом смысле сжигать деньги.
Если в этом мире есть магия, почему не придумали какие-нибудь осветительные шары? Да и доктору бы магия не помешала. Поводил руками, сказал «абракадабра» — и пациент восстал! Нет же, «нервная горячка»! Пистолеты опять же. Зачем нужен пистолет, когда можно шарахнуть каким-нибудь фаерболом?
Размышляя так, я добралась до детской. Мельком удивилась, как тепло там стало. Хотя, наверное, это на контрасте с продуваемой всеми ветрами галереей так кажется. Всего-то окна утыкала, да грелка в постели.
Поставив свечу на стол, я подтащила к нему поближе сундук. Прямо под крышкой обнаружился цветастый шерстяной платок, под ним — белоснежный пуховый. Еще один, тканый шерстяной из простой светлой шерсти. За платком я достала муфту, под ней обнаружилась шуба. Правда, сперва я приняла ее за пальто: сшита шуба была мехом внутрь, снаружи только каракулевые воротник да опушка.
Я подняла ее, встряхнула. Длинная, красивая — сукно покрывала вышивка. Но до чего ж тяжелая! Однако выбирать не приходилось: снова сваливаться с «нервной горячкой» я не собиралась.
Я бросила шубу на кровать вслед за платками и муфтой. В сундуке что-то блеснуло. Шкатулка. Крышка инкрустирована слоновой костью, углы обиты серебром. Туалетные принадлежности? Не удержавшись от любопытства, я повернула ключик, торчавший в замке, подняла лоскут сукна вслед за крышкой и
