выдаю холодно.
— Так наелась, что жарко стало, — Динара оттягивает майку на груди.
Хочется выдать ей паранджу. Или заорать — прикройся! Ну невозможно же!
Я и так держусь из последних сил, чтобы не повалить её на кухонный стол и прям тут её… А от такого декольте у меня крышка на макушке скачет.
— Пойду воздухом подышу, — встаю и быстро выхожу из дома.
Снова воду на себя лить? Так у меня с ночи ещё одежда не высохла, и ветерок прохладный дует. Остыть должен, но не остываю. Кажется, я только больше нагреваюсь.
Как, твою мать, теперь это развидеть?!
Моё влечение к жене Тимура растёт с каждой минутой. И до критической отметки осталось совсем немного. Скоро рванёт.
Сплёвываю под ноги и сквозь гул в голове слышу рычание мотора вдалеке. Гости? Их только не хватало.
Стою, принюхиваюсь. Пахнет дизельным топливом, и ещё какой-то запах есть… Знакомый. В носу до сих пор стоит аромат сестрёнки, из-за этого обоняние пашет процентов на пятьдесят. Хрен с ним, подождём.
Чтобы время зря не терять и не сходить с ума по девочке, решаю заняться работой. Стягиваю с себя влажную майку и берусь за топор. Надо разрубить чурки, которые вчера привёз.
— Карим! — из дома высовывается сестрёнка.
У меня вибрация по телу от собственного имени её голосочком…
— Что ещё? — оборачиваюсь.
— Ты тут будешь, да? — ресничками наивно хлопает.
— Дров нарублю, — демонстрирую ей топор. — А ты отдохни пока. Вечером баня.
— Ага… — соглашается, а глазками мой голый торс сканирует.
Хочется рявкнуть, чтобы рыжеволосая искусительница перестала так на меня смотреть. Не мальчик давно, опыт с бабами приличный. Знаю я этот взгляд.
— В дом иди, — даю строгости в тон.
А то накажу нафиг! Допросишься.
Уходит. А я снова принюхиваюсь и прислушиваюсь. Близко совсем гости. Оборачиваюсь и вижу тачку на лесной дороге. К моему дому мчит.
Вздохнув, втыкаю топор в чурку. Будем встречать.
Вспомнил я этот запах. Лучше бы не вспоминал. Много лет не видел этого волка и не планировал.
— Здравствуй, Карим, — из машины выходит бета моей бывшей стаи.
Ля, как постарел-то! Назим был крепким волком с чёрными, как смоль, волосами и глазами. Теперь передо мной ссутулившийся оборотень с седыми висками и выцветшей радужкой. Время никого не щадит.
— Ты какого хрена тут забыл? — решаю обойтись без вежливости. — Как ты вообще меня нашёл?
— Кто ищет, тот найдёт, — Назим идёт ко мне. — Здравствуй, говорю, — тянет мне руку.
— Здоровее видали, — ухмыльнувшись, игнорирую приветственный жест беты. — Чо хотел?
— С новостями я к тебе, — убирает конечность и вздыхает. — Сегодня утром умер наш альфа.
Отец крякнул? Что ж, Луна ему судья. На том свете за всё, что здесь натворил, ответит.
— Соболезную, — больше сказать мне нечего.
— Приходи завтра на прощание. Ритуал будет в полночь.
Что он сейчас сказал? Мне не послышалось?
Назим только что позвал меня проводить отца в последний путь. Отца, который ненавидел меня — своего родного сына — как самого лютого врага. Отца, который видел во мне конкурента и не доверял мне ни на йоту. Отца, который инициировал моё изгнание из стаи. Отца, который вычеркнул меня из семьи навсегда.
— У тебя крыша потекла, Назим? — улыбаюсь в шоке. — Ноги моей в стае не будет. Тем более на ритуале прощания с вашим альфой.
— Он и твой альфа, — бета качает головой. — Отпусти все обиды. Приди и простись с отцом.
— Завтра в полночь я подниму бокал и попрошу Луну вынести ему справедливый приговор на том свете. Таким будет моё прощание с отцом.
Бета открывает рот, чтобы бросить в меня очередной тупой аргумент, но в этот момент из дома высовывается сестрёнка.
— Здравствуйте, — здоровается с Назимом и переводит взгляд на меня. — Можно тебя на минутку?
— Скоро приду, — киваю. — В дом иди.
— Твоя пара? — спрашивает бета, когда Динара скрывается в избушке.
— Знакомая. Гостит у меня. Она не в курсе, кто я, так что говори тише.
— Рано или поздно ты вернёшься в стаю, — Назим послушно убавляет громкость. — Волк не может жить в одиночестве.
Как мы заговорили! Держу пари, что в стае дела идут хреново, а управлять волками теперь некому. Альфа скопытился, постаревший бета на себя такую ношу взвалить не может. Раньше надо было думать, что творите. А теперь на болте я вертел всю их стаю.
— Законы древних вспомнил? — кошусь на топор. — Я много лет живу без стаи и ничего, не сдох, — ухмыльнувшись, выдёргиваю инструмент из чурки.
— Карим, не дури!.. — делает шаг назад. — Я никогда не выступал против тебя.
— Ты просто молчал, — кручу топором, как игрушкой. — Почти все молчали — языки в жопы засунули. Только моя мать осмелилась высказать альфе все, что о нём думает. А потом ушла из стаи вместе со мной.
— Эта женщина — не твоя мать. Она человек, а ты оборотень. Этого не изменить.
— Другой матери у меня нет. И не было, — твёрдо стою на своём. — Думаешь, я не знаю, кто пытался её убить?
— Не я точно, — Назим косится на топор в моей руке.
— Ты бета стаи и в курсе всего, что там происходило. Отец делился с тобой планами.
— Ты прав, — хмурится. — Но я не пытался убить эту человечку.
— Конечно, нет, — горький смешок рвётся из глотки. — Ты нашёл того, кто сделает это за тебя. Знал, что самому соваться опасно.
— Я не имею к этому отношения.
Имеет или не имеет — уже неважно. Исполнителя я убил, за что и отсидел семь лет. Вот только моя матушка после встречи со своим несостоявшимся убийцей осталась инвалидом. Я точно знаю, что приказ убить её отдал мой отец. Теперь его нет. И я не сожалею о его кончине.
— Уезжай. Пока я не прикопал тебя под ближайшим деревом, — шагаю к Назиму.
Постаревший волчара бежит к машине, трусливо поджав хвост. Этого я и хотел. Пусть валит.
— Природа своё возьмёт! — скулит уже из тачки. — Ты вернёшься в стаю!
— На хрен пошёл!
Погода нынче лётная. Для топоров.
Назим даёт по газам с разбитым боковым стеклом и вмятиной на задней двери.
Несколько дней спустя
Или мне кажется, или брат меня избегает. Скорее второе, чем первое. Карим старается не находиться со мной на одной территории. Если я в доме — он идёт на улицу, а если выхожу к нему — ретируется в другое место. Баня, машина, изба — куда угодно, лишь бы меня там не было. Иногда кажется, что будь у него возможность
