дурачок,» – думала она, желая схлопнуться в материальную точку. Отчего-то было стыдно и все-таки радостно.
Консьерж кивнул, что-то записал, вернул ей паспорт. У нее дрожали руки, заедал замок на рюкзаке, но, в конце концов, с формальностями было покончено, и она пошла вслед за Сергеем Гавриилычем.
Лифт.
Металическая черная дверь – замок – ключ…
Внутри было немного прохладно и темно. С тихим щелчком Сережа включил свет, – белый, длинными полосами обрамлявший углы между монотонно-черными потолком и стенами, – отодвинул зеркальную дверцу одёжного шкафа, кинул в него куртку, к небольшой кучке других курток, ветровок: плечиков было достаточно, но они все висели пустыми. Очевидно, Сергей Гавриилыч, плечики презирал. И Даша последовала его примеру.
– Проходи, не стесняться.
– Хорошо, – кивнула она.
И пошла за ним: по короткому коридору прихожей с прямыми углами мебели, зеркал, после – такие же прямые углы кухонного гарнитура с черным квадратом плиты, плоско-глянцевого телевизора, дивана из красной кожи, встроенных в стену стеллажей, колонок…
Даша подумала, что на всем здесь лежит ощущение одиночества. Словно бы квартира была нежилой. Словно бы в ней не хотели жить.
– Знаешь, а у тебя тут довольно… мило, – сказала Даша. – Красиво.
Он кивнул.
– Прости, тапочек нет… ковров тоже нет. Если будут мерзнуть ноги, могу дать носки.
– Какие носки?
– Теплые, из шерсти яка.
Даша кивнула, чуть погодя, помотала головой:
– Да не нужно… по крайней мере, пока. Кстати…
Сережа сел на диван, положил руку рядом с собой: «садись». Даша села, прижавшись бедром к его бедру. Продолжила:
– Кстати. Только ответь мне честно, Сереж, ладно?
– Я всегда отвечаю честно.
– Согласно категорическому императиву Канта? – чуть нервно улыбнулась Даша.
– И ему тоже: «о мнимом праве лгать из человеколюбия»…
Даша тихо рассмеялась, прижала руки к шее:
– Эй, теперь мне даже страшно спрашивать! Какой ты все-таки… Уф, ладно-ладно, – она зажмурилась: так было говорить проще. – Я просто хотела узнать… почему ты сказал консьержу, что я, может, скоро стану жильцом этого дома?
Она раскрыла глаза, смотрела на него. Ждала ответа. Он пожал плечами:
– Я сказал не «может, станет», а «думаю, что станет». Это могла бы быть ерунда, но, как водится, в некоторых вопросах критически важна точность оценки. И я это сказал, потому что в самом деле так думаю.
– То есть?
– Я хочу жить с тобой.
Даша забыла, как разговаривать. Засмеялась, оборвала себя… замерла. Сказала тихо и быстро, не веря, что она это говорит:
– Получается, ты любишь меня?
Сережа напряженно, расфокусированно смотрел в одну точку в пустом, отражавшем их силуэты экране телевизора. Какое-то время сидел молча, сцепив руки в замок – Даша начала думать, что он и не слышал ее вопроса.
Прошла минута. Две. И все-таки он ответил:
– Я не знаю, – его голос был тихим. – Что значит «любить», это… довольно расплывчато, как мне видится. И все же я хочу жить с тобой, хочу видеть тебя. Хочу, чтобы ты стала частью культа, хотя не должен принуждать тебя к этому.
Повисла тишина. Даша не двигалась, дышала ровно, медленно. Сережа продолжил:
– Мне с тобой спокойно. Мне с тобой интересно, Даша. Может, даже так же интересно, как при работе с редкими видами грибов. Пусть я сам не знаю, почему я хочу, чтобы ты была в моей жизни, в конце концов, нас не назвать знакомыми близко… и все-таки я хочу. И все-таки мне будет плохо, если тебя не будет. По крайней мере, я так думаю, а я редко ошибаюсь, да и…
Он с шумом набрал воздуха в легкие, но Даша обвила руками его плечо, прижалась к нему и сказала:
– А вот я люблю тебя.
Сережа рывком повернул к ней голову, его темные глаза встретились с ее, а по лицу расползлась искренняя, почти детская радость. И так странно было Даше видеть ее на этом суровом, мужественном лице… и все-таки она была. Он сжал губы, сглотнул и спросил:
– Ты уверена в том, что говоришь правду?
– Ты очень забавный, – Даша коротко рассмеялась, отвела вниз взгляд, но тут же вернула. Смотрела серьезно, как могла серьезно. – Я бы не стала вам врать, Сергей Гавриилыч.
И он упер локоть в спинку дивана, та прогнулась со скрипом – перевалился и накрыл Дашу своим теплым, сильным телом, влажно-горячим дыханием. Его голова была над ее плечом, кололась борода, Сережины губы впились в кожу ее шеи, разрывая капилляры до гематомы, вгоняя боль, радость и возбуждение.
– Н-нг, гх-ха-а… – со стоном выдохнула Даша, выгнула спину. – Как-то… н-нг… резко ты, Сережа… с чего вдруг? Н-нет, я не против, просто…
Его губы отстранились, он сказал:
– Спасибо тебе, Даша.
И поцеловал, протолкнув мягкий язык в ее рот. Даша в удивлении раскрыла глаза, но тут же сомкнула веки: кажется, их было положено смыкать в таких ситуациях. И выгнулась сильнее, вдавливая свою грудь в его, вдавливая тело в его чуть мягкий, даже через рубашку теплый живот, в продолговатую твердость его паха.
Он отстранился, сказал:
– Можно?
– Да, – выдохнула она.
Он кивнул – его борода проскользила по ее шее: щекотно, приятно. Поддел большим пальцем, задрал ее кофту, простой белый лифчик – упруго качнулись и застыли мягко-округлые, теперь обнаженные груди. Положил ладонь, сжал, поймал ее взгляд…
И все же его голос оставался абсолютно спокоен:
– Но нам стоит перейти в спальню. Здесь довольно тесно.
И Сережа отстранился, встал. Даша подскочила вслед за ним, поспешно натягивая ткань, пряча наготу.
– Ты могла бы не вставать.
– Т-то есть?..
Он хитро улыбнулся, завел руку под ее колени и оторвал от пола, сжал, перехватывая поудобнее.
– Р-руки разожми немного, в смысле, пальцы. Больно, – тихо сказала Даша.
– Прости, – сказал он. И невозмутимо пояснил, – Не часто поднимаю женщин. В основном штангу.
– Правда?
– Повторюсь, не имею привычки врать.
Даша улыбнулась, кивнула: «и впрямь». Она закрыла глаза, прижимаясь к его груди…
В спальне было прохладно и темно. Сережа опустил ее на фосфорически-белое покрывало, включил прикроватный ночник: стало по-желтому тепло. Уютно. Он распрямился и стал аккуратно, одну за другой выдавливать пуговицы из петель, обнажая широкую, с редкими черными волосами грудь. И Даша все же стянула кофту, путаясь в волосах, руках, самой кофте, сняла джинсы…
– Трусы тоже снимай.
– Да знаю я, – хотя соврала: не думала она их снимать. Думала оставить.
И все-таки сняла. Села с краю постели, прямо перед ним, обнаженным, как тогда в душе, но… совсем иначе.
Его налитый кровью член стоял ровно, с нестянутой крайней плотью, с крупной веной, совпадавшей с осью симметрии.
«Какой все-таки твердый у
