class="p1">Тогда-то я сообразила, что от голода и тошноты не может по венам разливаться лава, а тело выгибалось дугой. Если только от ядовитого пойла.
Но по моим наблюдениям выходило, что после влитого в горло зелья, физическая боль, наоборот, ослабевала. После я засыпала, и меня начинали изводить жуткие кошмары.
В рваных сновидениях, я оказывалась замурованной в тесном саркофаге; задыхалась в стальной хватке омерзительных щупалец; срывала голос в беззвучном крике, запутавшись в липкой паутине; захлебывалась под тяжелой волной клубящегося мрака… Казалось, сердце вот-вот остановится от страха, и я умру, но потом внезапно выныривала из беспамятства, и боль возвращалась.
И так и так мне не было спасения, однако сейчас я хотя бы могла думать.
Мысленно прокрутила в голове последние события…
Определенно точно помню, как я пошла в примерочную, чтобы примерить пару джинс. Я даже надела одни… А потом вспышка, чернота – и вот я лежу в комнате, мучаясь от боли, а теперь трясусь в допотопной повозке, которую везет фыркающая лошадь…
Как я оказалась в такой передряге – уже не важно. Выберусь. Но откуда взялся недомуж, о котором ни слухом, ни духом не знаю? И почему в спину врезается что-то жесткое, острое, как будто я йог и лежу на иглах?
Ощупав постель, нашла причину. Оказывается, между двумя сидениями поставили самый настоящий сундук с кованым орнаментом. Он-то и придавал спартанскую твердость импровизированной лежанке, на которую меня уложили.
Кажется, «муженек», взявшийся не пойми откуда, даже на повозке сэкономил. Видимо, все денежки спустил на любовницу. Зато на каждой кочке, из-за впивающихся в тело острых железок, я приходила в себя. Хоть в чем-то плюс.
Ситуация, в которой оказалась, пугала. Страшнее стало, когда новый сильный спазм скрутил в тугой узел нутро и окатил меня умопомрачительным жаром…
Лучше умереть, чем терпеть это. Я больше не могла выносить боль, я сдалась и отчаянно молилась, чтобы мучения прекратились.
Жар отступил внезапно, оставив меня мокрой, трясущейся от озноба и очень испуганной.
Не знаю, что это за болезнь, но уверена: к этому приложил руку Темноволосый… Кем бы ни был этот подлый гад, он добился своей цели: я измотана, истощена, и мне настолько плохо, и я, жизнелюбивый человек, хочу умереть.
Если хочу жить, а жить в редкие минуты облегчения очень хотелось, надо срочно что-то делать, иначе совсем скоро будет поздно.
Отдышавшись, заставила себя приподняться и полулежа сесть.
Стало сразу лучше слышно голоса сопровождавших меня в дороге мужчин. А когда они произнесли имя, которым назвал меня некий Латер, я вздрогнула и навострила уши, прислушиваясь к беседе.
– … Я чего думаю-то… – шмыгнул носом один из типов. – Повезло лорду. Приданое госпожи Каррины богатое. Вот только, если её брат узнает, что сестру отправили в монастырь, не станет ли он оспаривать брак и требовать вернуть земли?
– С чего бы? – вальяжно отозвался второй. – Брак состоялся. Да и лорд Деррин имеет хорошие связи.
– Лорд Эванс тоже имеет. Он-то герцог, повыше лорда Деррина будет.
– Чуйкой чую, что они всё уладят, не вынося ссоры. На то они и друзья.
Не таясь, слуги судачили, открывая подробности моей новой странной жизни. Я слушала и старалась ничем не выдать себя.
– А правду слухи молвят? – не унимался тот, что болтливый.
– Язык-то прикуси, – осадил его мужчина с хриплым голосом.
– Так нас никто не слышит. Одни мы на дороге.
– И что!
– Жаль, бедняжку. Писаная красотка. Глаз не отвести.
– Что красотка – верно.
– Совсем не в себе? – не унимался болтливый. – Неужто лучшие столичные лекари не помогли?
– Кто знает.
– Иначе с чего герцогскую дочь спешно замуж выдавать? Поди порченная. Ведь дурная, не ведала, чего творит.
– Помолчи, дурак. Вон едут…
Я смогла сесть выше и глазком выглянула в окошко.
Ничего необычного: пролесок вдоль пыльной дороги, но, увидев проезжавшего мимо всадника в плаще и странной одежде, я впала в оторопь. Тут еще взгляд упал на руки, которые были однозначно не моими!
Мои не такие изящные, но ухоженные. А эти бледные, с тоненькими пальчиками и обломанными ногтями, с толстой темной каймой грязи…
Я постучала по своему лбу, чтобы прийти в себя, снова взглянула на руки, но они определенно оставались не моими!
Тогда-то и зародилось подозрение, что я в самом деле не в себе и не ведаю, что творю!
Где бы я ни оказалась, и кем бы сейчас ни была, то, что происходило – происходило в самом деле и не сулило ничего хорошего. В этом я все больше убеждалась, разглядывая изящные руки; небрежно заплетенную косу, перекинутую на грудь; миниатюрные ножки в синих чулочках…
Чтобы убедиться в догадке окончательно, приподняла выше подол платья, длинную сорочку и, наткнувшись на нижнее белье в виде панталон, поверила уже безоговорочно — я попала в чужое тело.
Не знаю, чем провинилась бедняжка Каррина, но родня вручила её подлецу и забыла о девочке. Что ей плохо, что её пытаются сжить со свету, никого не волнует. Братец дружит с Дерри и, наверно, сам не лучше дружка. А значит, за Каррину некому заступиться. И если она, то есть я, доедем до монастыря – это будет чудо.
Только что-то подсказывало, что в обители Тихих Затворниц живется тоже не сладко.
Прокручивая в голове услышанное и увиденное, я всё больше проникалась безвыходностью ситуации.
Вот уж попала!
Конечно, предали не меня, а хозяйку этого тела, но даже так было горько осознавать глубину людской подлости. Из-за негодования в груди вспыхнула обжигающая лава и разлилась по венам огнем, угрожая новым приступом. Чтобы предотвратить его, я попыталась отвлечься от обиды.
Ладно. Пусть неприятности Каррины обрушились на меня, хотя я точно знаю, что я не она, но кто об этом знает? В этом мире никто, кроме меня... И это большой плюс.
Каррина была робкой, раз терпела выходки неверного мужа, предательство брата и родных. А я – не она, и кое-кого ждет большой сюрприз. Главное, чтобы в меня не влили ядовитое пойло снова.
Пока слуги были заняты, я немного сдвинулась с лежанки и попыталась открыть крышку сундука, чтобы посмотреть, что там. Но неожиданно повозка дёрнулась и остановилась, едва не прищемив мне пальцы.
От резкого рывка я упала на лежанку, стукнувшись боком. Больно-о! Но хорошо, что я сдержалась и не издала ни звука,
