Мойте руки, — сухо сказала я, подавая пример. — Перловкой не побрезгуете?
— Перловкой цари не брезговали, а мне и вовсе не по чину, — так же сухо ответил он.
Я поставила перед ним миску с деревянной ложкой. Виктор насупился было, но, когда увидел, что себе я взяла такую же посуду, вытаращил глаза. Я сделала вид, будто не заметила ни его досады, ни изумления. Оправдываться за грехи папеньки, который к тому же и вовсе не мой папенька, я не собиралась. Да и не до того было: каша пахла так, что как бы слюной не захлебнуться. Но пришлось есть чинно, как на званом ужине.
— Передайте Марье мою благодарность, каша выше всяких похвал, — сказал Виктор, попробовав.
— Обязательно. Но вы сами можете ее поблагодарить.
Не стоит ему говорить, кто на самом деле готовил кашу, я же не школьница — хвастаться элементарными вещами.
— Результат будет обратный. Она слишком привязана к вам, чтобы нормально относиться ко мне.
Я пожала плечами, не зная, что сказать. Не спрашивать же прямо, за что он так невзлюбил Настеньку. На самом деле моя предшественница и мне не слишком нравилась, даже со слов бесконечно обожающей ее няньки. Но Виктор-то на ней женился не под дулом пистолета? Должен был знать, кого в жены берет!
— Что у Марьи с рукой?
— Неудачно упала.
— Это может быть перелом. По дороге от вас я еще раз заеду к Евгению Петровичу. Сказали, он на родах, возможно, уже вернулся.
— Она откажется.
Виктор поджал губы.
— Я оплачу его визит.
— Я сказала: «Марья откажется», а не «я не буду платить», — я изо всех сил сдерживала раздражение.
Ладно, Виктор женился на больших… глазах и тонкой талии, но Настенька-то зачем пошла за человека, который каждое слово вывернет в какую-нибудь гадость? Драгоценностей ради? И ведь не спросишь.
— Я вчера собиралась сбегать за доктором. Она не позволила. Боится. Возможно, не зря.
— Деревенские предрассудки, — проворчал Виктор. — К слову, откуда вы знаете, как обходиться с обмороженным? Вы действовали и говорили слишком уверенно для наития.
— Чай будете? — спросила я, поднимаясь. — С медом или несладкий?
— Я пью несладкий.
Опять прокололась! Ладно, если что, и тут буду ссылаться на частичную потерю памяти после «нервной горячки». Я налила чай нам обоим, вернулась за стол.
— Из маменькиных журналов.
— Что, простите? — Виктор, кажется, потерял мысль. Вот только смотрел он не мне в декольте — сейчас на мне и декольте-то не было — а на кружку с чаем, что я поднесла ко рту. Что опять не так?
— О том, как отогревать обмороженного, я узнала из маменькиных журналов.
— В самом деле?
— Журнал ветеринарии, медицины и скотоводства.
Кажется, я за всю жизнь столько не сочиняла, сколько за последние сутки!
— Удивительно, — покачал он головой.
Надеюсь, Виктор не потребует пустить его в будуар проверить подшивки. А и потребует — выставлю из дома, и все!
— Вы начали читать что-то кроме любовных романов и перестали сластить свой чай. Как меняется женщина, когда ее капризы ни на кого не действуют.
Я аккуратно поставила на стол кружку. Улыбнулась.
— Блюду фигуру. Раз уж я скоро стану свободной женщиной, придется следить за собой. И, если женщина так сильно меняется всего за один день вдали от мужа, может, дело не в женщине, а в муже?
Виктор дернул щекой. Но, вместо того чтобы разораться, подался вперед. Поставил локти на стол, пристроив на них подбородок. Нехорошо оскалился.
— У вас появилось время для семейных сцен? Хотите рассказать, что я был плохим мужем и потому вы… — Он осекся, лицо стало жестким.
— Я — что?
— Сами знаете «что». Вам мало было снисходительности к капризам, модных шляпок и драгоценностей для спокойной и счастливой жизни?
— Вы это всерьез? — Изумление пересилило даже любопытство. — Всерьез считаете, что достаточно шляпок и драгоценностей, чтобы женщина была счастлива с кем угодно?
— А что еще? — так же изумленно уставился на меня он. — Чего вам еще надо?
Да мне много чего надо! Возможность заниматься любимым делом. Интересные книги и дружеское общение. Нормальные лекарства и инструменты, если уж всем вокруг внезапно стала нужна медицинская помощь. Водопровод и канализацию. А если не мечтать, а трезво смотреть на мир…
— В данный момент — гашеную известь, прочные ставни и умение обращаться с пистолетами.
— Это ваш очередной милый розыгрыш? — выдавил Виктор после долгого молчания.
Я всплеснула руками, точь-в-точь как Марья.
— В самом деле, чего же мне надо! Дом на отшибе, ни одного засова на дверях; внутри старуха с рукой на перевязи, молодая женщина и лежачий, который, возможно, вовсе инвалидом останется. Самое же место и время выгуливать новые шляпки, устраивать сцены и затевать розыгрыши!
— Вы сами виноваты, что оказались здесь, — сухо произнес он.
— Да мне плевать, кто виноват, главное — что теперь делать! — Я поднялась из-за стола. — Не смею вас больше задерживать. Справлюсь сама. Может, в батюшкиных книгах найдется инструкция, как заряжать оружие. Спасибо, что привезли Петра, я бы расстроилась, если бы он погиб.
Виктор поднялся вслед за мной, поклонился, когда я начала прощаться, но, услышав про оружие, подпрыгнул.
— Не вздумайте сами лезть в пистолеты! Это опасно.
— Какая вам разница? Меньше возни будет с разводом.
— Не хочу, чтобы Марья потом на вашей могиле рыдала. Она вас любит, непонятно за что. — Он помолчал. — Спасибо за кашу. И за чай. Покажите мне пистолеты; если они исправны, я научу, как с ними обращаться. А то у вас действительно хватит дурости полезть в них самостоятельно.
Очень хотелось огрызнуться, мол, не надо мне одолжений делать, но в чем-то этот невыносимый тип был прав. Несчастные случаи при обращении с оружием во времена допотопных пистолетов были нередки.
— Пойдемте, покажу.
Когда я открыла дверь в галерею, под ногами завертелся Мотя. Я наклонилась погладить его. Кот, с независимым видом вытерпев пару
