В этом она была права, и я охотно с ней соглашаюсь.
– А хороша ли тут бывает ярмарка?
– Год на год не приходится, – признает хозяйка. – В прошлом году даже холста не привозили. Дожди были сильные, дороги развезло, не каждый и ехать захотел. В городскую казну с лавок на площади даже шестидесяти рублей не поступило.
А вот это меня тревожит. Я надеялась привезти на ярмарку пробную партию нашего сыра.
Вновь прибывшие гости отвлекают нас от обсуждения торговых дел. Среди вошедшей в залу шумной толпы я замечаю и Пригодина. Мы с ним раскланиваемся издалека и довольно сухо. Он до сих пор сердится на меня из-за сорвавшейся сделки, но это даже хорошо, потому что его обида избавляет меня от его визитов.
– Неприятный человек, – замечает, понизив голос, Ганичева. – За сегодняшним ужином я велела его посадить подальше – иначе он ни мне, ни Илье Васильевичу и слова не даст сказать.
Она знакомит меня с несколькими дамами, среди которых выделяется Нина Андреевна Машевская – блондинка средних лет, одетая дорого и со вкусом. Насколько я понимаю, это законодательница здешних мод, и к ее мнению прислушиваются. Она приветливо улыбается мне и, кажется, признает себе ровней.
– Вы впервые у Ганичевых, не так ли? – спрашивает она, когда хозяйка удаляется распорядиться насчет напитков. – Боюсь, здешнее общество не покажется вам интересным. Здесь мало с кем можно приятно побеседовать – вы сами скоро это поймете. Все разговоры завсегдатаев местных светских салонов сводятся к обсуждению урожаев зерна и погодных условий. Уверяю вас – никто из тех мужчин, кто будут сегодня на ужине, не читали ничего, кроме «Земледельческой газеты». Дамы, конечно, балуются легкими книжками, но серьезным подобное чтение тоже не назовешь. Большинство из них не были не то, что в столице, а даже в Вологде. А посмотрите на их наряды – в Петербурге такое носили лет десять назад, – тут она оглядывает мое платье и одобрительно кивает. – Должно быть, вам не терпится вернуться в Москву?
Я не отвечаю ни «да», ни «нет». Возвращаться в Москву мне не к кому. А если я скажу, куда мне на самом деле хочется вернуться, боюсь, меня сочтут сумасшедшей.
– Не удивляйтесь, если вдруг тут появится кто-то из местных купцов, – меж тем, предупреждает меня Машевская. – К сожалению, Илья Васильевич полагает, что это уместно. Впрочем, я могу его понять – городскую казну нужно пополнять, а здешнее дворянство не может похвастаться солидными капиталами.
Ничего сказать я не успеваю, потому что возвращается Елизавета Никитична, ведя за собой молодую девушку в платье с многочисленными оборками.
– Вот, Анна Николаевна, позвольте представить вам мою племянницу Ирину.
Девушка кланяется и мило краснеет. Машевская скользит насмешливым взглядом по слишком яркому наряду барышни, но от комментариев воздерживается.
Подходят к нам и другие дамы – хозяйка знакомит меня со всеми, но в моей голове уже не могут удержаться многочисленные имена и отчества, и я просто доброжелательно улыбаюсь и киваю.
– Не обессудьте, дорогая графиня, у нас тут всё по-простому, по-домашнему. Вы-то, поди, к другому привыкли – небось, и в Петербурге бывали, а то и за границей?
Я киваю прежде, чем успеваю подумать.
– И в Париже бывали? – ахает Ирина.
Еще один кивок с моей стороны. И только после этого я спохватываюсь и ругаю себя за столь неразумный ответ. Да, в Париже я в самом деле бывала, но совсем в другом, не в том, о котором они говорят. В их Париже еще нет Эйфелевой башни и музея Оранжери. И говорить о своих впечатлениях от Франции не просто неразумно, но и опасно. Но отступать уже поздно, и я судорожно вспоминаю романы Александра Дюма.
В зале довольно жарко, и у одной из дам от выступившего на лице пота смазывается щедро насурьмлённая правая бровь. Другие гостьи живо принимают в этом участие, советуя убрать излишек краски кончиком носового платка. Мужчин поблизости нет, так что привести себя в порядок можно без спешки и смущения.
А я решаю воспользоваться моментом и достаю из кармашка платья маленький бархатный мешочек, перетянутый шелковой лентой – в нём лежат несколько ватных палочек. Я не была уверена, что на приеме представится случай их показать, но всё-таки с собой взяла.
– Давайте, сударыня, я всё поправлю, – я аккуратно удаляю излишек краски, придавая брови почти идеальную форму.
Дамы смотрят на палочку с изумлением, и я охотно даю им повертеть в руках другие палочки, попутно объясняя, для чего еще их можно использовать.
– Никогда не видела ничего подобного, – признает Ганичева.
– Должно быть, как раз из Парижа? – не то, чтобы спрашивает, а скорее констатирует пожилая дама с седыми буклями, и неожиданно хихикает. – Эти французы такие затейники!
Глупо не воспользоваться такой подсказкой.
– Эти местного производства, даниловские, – отвечаю я. – Но сделаны по французским образцам. Привыкла, знаете ли, к ним в Париже, теперь уже не могу обойтись.
Дамы выражают желание непременно опробовать новинку, и я обещаю прислать по десятку каждой. Бесплатно, разумеется. Но, надеюсь, им понравится, и следующие партии они уже станут покупать. Возможно, надеюсь напрасно.
Остаток вечера проходит спокойно и дружелюбно, и ужин оказывается выше всяких похвал.
31. Первая ярмарка
Ярмарка в Грязовце начинается с разочарования. Торговые ряды, хоть и занимают половину центральной площади уездного городка и собирают довольно много продавцов – как местных, так и приехавших из соседних уездов, обилием покупателей похвастаться не могут. Точнее, покупатели есть, но берут они помалу, долго прицениваются, пробуют, пытаются сбить цену.
И наш товар особого ажиотажа не вызывает. Нет, мы привезли не ватные палочки (я понимаю, что они – не для массового покупателя), а сыр. Но даже этот продукт оказывается для ггрязовчан почти диковинкой.
С историей появления маленького сыроваренного завода в Даниловке я уже знакома. Старый граф, будучи в гостях в селе Лотошино, так впечатлился сыроваренным заводом князя Мещерского, что захотел непременно и у себя завести что-то подобное. Конечно, достигнуть таких масштабов производства, как в Лотошино, было при скудных финансах нереально, но кое-какое оборудование его сиятельство всё-таки закупил и для его настройки даже привез настоящего швейцарца. Правда, инновационный для здешнего уезда продукт прибыли графу не принес – не окупились даже первоначальные вложения.
Местный люд был привычен к сыру совсем иного рода – к тому, который крестьянки делали из простокваши. Старый, проверенный временем рецепт никакого специального оборудования не требовал – ставились крынки с молоком на печь, из получившейся простокваши извлекалась творожная масса, в которую добавлялась соль, и которая потом подвешивалась к потолку для вызревания. Получалось некое подобие знакомой мне брынзы. Сыр нежный и очень вкусный, но такой делают в любой провинциальной усадьбе. Старому графу же особо полюбился сыр сычужный, именно на него он и хотел сделать ставку.
Но одно дело – самому оценить новинку, и совсем другое – объяснить ее прелесть другим. И если первые продажи нового сыра были похожи на то, с чем мы столкнулись на ярмарке сейчас, то не удивительно, что покойный муж Анны Николаевны не стал продолжать дело дяди и от производства сыра отказался.
Мы привозим на ярмарку и простой, привычный всем мягкий сыр, и новый. Традиционный сыр, хоть и не очень бойко, но продается – горожане берут кто полфунта, кто фунт. А новый пробуют, морщатся и качают головами. Кому не нравится кисловатый вкус, кому – специи, что мы туда добавили.
По поводу специй у нас с Захаром Егоровичем выходит размолвка. Я люблю оригинальные сыры – с плесенью, с орехами, с паприкой. Так почему бы не попробовать приготовить именно их? Конечно, про вариант с плесенью я молчу – это слишком революционно для российской глубинки. Но почему бы не добавить перец, или, скажем, мяту?
