отменно — Петр храпел так, что стены содрогались. Но все же лучше убрать бутылку подальше, не на каждый день средство. Закончив с окном людской, я так и поступила. Перешла в отцовскую спальню и кабинет, занялась окнами и там. Наконец-то жилые помещения этого дома станут по-настоящему жилыми, а не филиалом холодильника.
Едва я успела закончить работу, настало время и хлеб вынимать. Я нервничала, когда доставала караваи, но они удались на славу: легкие, пышные; нижняя корочка, когда я застучала по ней, зазвенела. И пахли так, что хотелось, как в детстве, отгрызть горбушку, я еле удержалась.
Марья вернулась, как раз когда я, накрыв хлеб полотном, присела на лавку отдохнуть.
— Вот маменька, поди-ка, твоя радуется на небесах, что ты наконец за ум взялась! — воскликнула она, оглядев кухню и втянув носом воздух. — Только вот воду ты зря сама таскала, надрывалась. Я Дуню привела. Будет, пока я однорукая, и воду носить, и полы мыть. Негоже барыне самой ручки пачкать. По плате договорилась: змейку в день и еда наша. Чай, не объест.
— Так мало? — удивилась я.
— Не мало. У нее дядька второй год как на зиму в город на фабрику устраивается. Четыре месяца там работает, три отруба приносит. Так то на фабрике, и мужик, да еда своя, а то в доме с нашей едой.
— Марья, а тебе сколько платят? Я ведь тебе задолжала, наверное? — спохватилась я.
— Да ты что, касаточка! Я же на всем готовом у тебя живу! Не обижай меня, старую.
— Не буду, — согласилась я, поняв, что дальнейшие расспросы действительно не кончатся ничем, кроме обиды. — Но если тебе что надо, купить там или подарить, так ты говори.
Она кивнула.
— Познакомь с Дуней.
Я начала подниматься из-за стола, но Марья удержала меня.
— Она сейчас конюшню чистит, потом курятник, как раз время подошло. Нечего тебе там пачкаться.
Я сама грязной работы не боялась, но приятного в ней немного, конечно. Хорошо, если можно не пачкаться.
Стоп!
— Марья, а куда навоз деваете?
— Как куда? В навозник. Там, за хлевом.
— А потом?
— Да что за странное такое тебе вдруг в голову втемяшилось, касаточка! А потом сборщики государевы приходят и забирают. Сказывают, порох из него делают [1].
Ну, хоть не пули.
— И много отдавать придется? Навоз бы мне самой пригодился.
__________________
[1] До появления химического синтеза селитру для производства пороха вываривали из перепревших нечистот.
Лицо Марьи вытянулось, и я поправилась:
— В смысле не мне самой, а в огород. В компост.
Или в парник, как раз я думала, чем теплицу обогреть.
— А-а-а, — просияла она. — Дело-то хорошее. Только не знаю я, сколько требуют. Раз в полгода приезжали, увозили, помнится, барин плакался в последний раз, что штраф назначили, дескать, мало отдал.
Вот же времена, и за недостачу навоза штрафуют!
— …Не моего ума это дело, — закончила Марья.
Похоже, свитер мне не светит, как и новая куртка удобного фасона. Если останется у меня вечерний досуг, придется изучать местный налоговый кодекс. Не так уж много у меня денег, чтобы еще и штрафы платить. И до осени взять новые будет неоткуда. Не клад же искать, в самом деле. Да и то, переводить драгоценности, хоть мифические, хоть подарок Виктора, в прямом смысле в навоз — так себе идея.
— Давай-ка поедим, касаточка, — отвлекла меня от неаппетитной темы Марья. — На сытое-то брюхо и думается легче. А я в деревне молока взяла, да простокваши, да яиц с утра набрала дюжину. Блинков к вечеру… — Она осеклась.
— Напеку, — улыбнулась я.
Хоть и давненько мне не приходилось их в печи печь, а не на плите, ну да с хлебом справилась — и с блинами справлюсь.
— А то, может, снимешь? — заискивающе попросила Марья. — Аспид слов на ветер не бросает, сказал, доктора пришлет, значит, пришлет. А тот прицепится.
— Я скажу, что платить за твое лечение не буду, и он отцепится, — хмыкнула я.
— И то правда, Евгений Петрович, говорят, меньше чем за два отруба и в дом не приедет.
Я попыталась перевести эту сумму в гусей, чтобы оценить дороговизну, поняла, что не помню, сколько стоит — или теперь лучше уже говорить «стоил»? — живой гусь в моем мире, и сдалась. Частная практика мне все равно не светит, диплом-то не подтвердить, так какая разница, сколько здесь платят за вызов врача. С чем смогу — сама справлюсь, а где не справлюсь, так на здоровье не экономят.
— Ну раз не хочешь мне руку освобождать, сделай милость, достань хлебово из холодильника.
— Холодильника?
Здесь есть холодильник?
Марья указала на шкафчик под окном. Ну да, своего рода холодильник, когда на улице мороз. Кроме чугунка с остатками супа там обнаружилось несколько крынок. Наверное, сметана и молоко, про которые упоминала Марья.
— Подписывала бы ты их, — проворчала я. — Чтобы каждый раз обвязку не снимать, не проверять.
— Так чего ее снимать? Чай, не беспамятная еще, что куда ставила, знаю. Да и грамоте не научена, не барыня.
«Хочешь, научу?» — едва не вырвалось у меня, в последний момент спохватилась. Я ведь тоже здесь не особо грамотна. Для себя-то мне и русского хватит, но рано или поздно придется кому-нибудь письмо или записку отправить. И что тогда?
Марья сунула нос в чугунок.
— Как раз на троих нам. Петьку накормлю, как проснется. Или пусть сам уже ест?
— Посмотрим. — Я пока не знала, в каком состоянии он будет, когда проснется. Вспомнила еще кое-что. — А Дуне?
— А кашу ты аспиду всю скормила?
Марья приподняла крышку горшка, что все еще стоял на печи. Удовлетворенно кивнула. Да, пожалуй, того, что после нас с Виктором осталось, хватит и Марье поесть — она-то вообще еще не завтракала, — и новой работнице. Я вчера, готовя в непривычной посуде, закинула слишком много. Удачно вышло.
— Посуду не мой, Дуня помоет, — велела Марья. — Я ей покажу, что где, да присмотрю, чтобы все путем было.
Я не стала спорить, только замочила миски в тазу, чтобы не засохли. Хотела бросить в воду соды или горчицы, но не нашла ни того, ни другого.
