Мыла, что ли, натереть?
— Щелока плесни, — посоветовала Марья, поинтересовавшись, чего я снова шкафы проверяю. — В прачечной как раз настоялся. Слей уж заодно.
В прачечной действительно обнаружилась глиняная корчага с залитой водой золой, пара пустых и сито. Убедившись, что я все сделала правильно, Марья ушла приглядывать за Петром, а у меня еще оставались окна в галерее.
Вчера я надеялась, что разбитое окно удастся застеклить, но, похоже, стекло «про запас» в усадьбе не хранили. Не так-то просто его хранить, если уж на то пошло. Вынимать стекла из людской избы или тем более теплицы мне тоже не хотелось. Оставалось только утыкать щели между досками да затянуть снаружи чем-нибудь непромокаемым и непродуваемым, чтобы не гнило до того времени, когда смогу найти мастера.
Папа мой, заядлый рыбак, непромокаемую пропитку делал просто — растворял в бензине парафиновую свечу и пропитывал полученным раствором хоть ткань, хоть обувь. Но Марья, упоминая вчера о ценах на свечи, говорила только про восковые и сальные. То ли не получили еще парафин со стеарином, то ли они пока в широкий доступ не вошли. Про бензин и вспоминать не стоит.
Впрочем, был у моего папы и другой рецепт — воск, натуральная олифа и скипидар. Раз есть восковые свечи, есть и воск. Олифа — это вываренное особым образом льняное масло, тоже не должна быть редкостью в этом мире. На худой конец, можно и просто льняное масло взять, на кухне вон стоит. А бутыль со скипидаром я своими глазами в сарае видела. Удивительно, что Марья его еще на мази от радикулита не перевела.
Олифа тоже нашлась в сарае. Взяв все необходимое, я зашла на кухню — сварить пропитку — и остолбенела в дверях, глядя на грязные следы на полу. Незнакомая девушка в грязных лаптях развернулась ко мне от таза с посудой, поклонилась.
Это, значит, та самая работница и есть. Как бы мне ее теперь не пристукнуть сгоряча.
Вот уж не думала, что проснется во мне это «ходют тут по мытому!» Взяв себя в руки, я спросила как можно мягче:
— Вы — Дуня? Евдокия?
Ее глаза вдруг стремительно наполнились слезами.
— Грех вам, барыня, над простой девушкой издеваться.
Нет, это не детский сад, это филиал дурдома на выезде.
— То есть? Как я над вами издеваюсь?
Она не ответила, только смотрела часто моргая.
— Марья! — крикнула я, отчаявшись что-то понять.
Та явилась тут же.
— Дуня! Уже за посуду взялась? Молодец, расторопная!
— Марья, познакомь нас, пожалуйста.
— Да ладно те… Вам, — поправилась она. — Не шутите так, барыня. Это я посмеюсь, что вы со мной как с госпожой разговариваете, а кто и расстроится.
До меня наконец дошло.
— Дуня, так ты обиделась, потому что я на «вы» обратилась?
— Да что вы, барыня. — Она затеребила фартук. — Кто я такая, чтобы на вас обижаться?
— Хорошо. — Кажется, дальше извиняться не стоит, девушка решит, что я продолжаю издеваться. — Тогда сойдемся на том, что я не хотела тебя обидеть, а ты не обиделась. И, раз уж Марья тебе не объяснила, давай я сразу расскажу несколько правил, их надо соблюдать.
— Как скажете, барыня.
«Не называй меня барыней!» — хотелось мне попросить, но что-то подсказывало: не поможет.
— Первое. — Я указала на грязные следы на кухне. — Чтобы вот этого не было…
— Так я сейчас подотру! — перебила меня Дуня. Метнулась в сторону двери в прачечную. С лаптя посыпалась пыль.
— Стоять! — рявкнула я.
Подпрыгнули не только Дуня с Марьей, но, кажется, и посуда.
Я-то думала, что Виктор хотел меня задеть, когда говорил, будто на моей кухне только нищих и кормить, а на самом деле здесь действительно о гигиене понятия не имели! Марья каким-то чудом сама руки и кухню держала в чистоте, наверное барыня выдрессировала. Однако не видела ничего плохого в том, что посуду моет девушка в юбке, покрытой по подолу пылью и соломой из куриной подстилки, и в грязных лаптях. А я еще тифу удивлялась!
— Первое. На кухню — только в чистом, как в операц… В смысле, грязную обувь снять, грязную одежду переодеть. Если хлев чистила или там когда снег растает и распутица начнется, уличную обувь меняешь на домашнюю, как только порог дома переступаешь.
— Так где это видано, барыня… — встряла Марья, и мои без того невеликие запасы терпения закончились.
— Я. Так. Велю.
Ну в самом деле, не объяснять же им про микробов! То есть объяснить-то можно, но опять скажут, что какая-то барская блажь. Все же испокон веков в одной одежде что в избе, что хлев чистить, что спать на лавке, и ничего… И грязи с улицы не натаскаешь: что на улице земля, что в избе на полу земля.
Виктор, к слову, тоже в уличных сапогах по кухне топтался, так что это не народ темный, это обычаи местные. Правду говоря, я сама в одних валенках бегала и по дому, и на улице, но одно дело — со снега в кухню пройти, другое — из хлева! Кстати, надо бы подать пример и переобуться, когда по полу дуть перестанет. Недолго осталось. Галерею до ума доведу, печи завтра уже можно будет топить нормально.
— Вот теперь узнаю свою касаточку, как дурь втемяшится… — пробурчала нянька себе под нос.
Я сделала вид, будто не услышала.
— Заходишь в кухню — первым делом моешь руки. Вот здесь. — Я указала на рукомой. — С мылом! И неважно, насколько чистыми они выглядят. Зашла в кухню — вымыла руки. Все понятно?
— Как прикажете, барыня, — Дуня смиренно начала мыть руки.
Марья покачала головой, но, видимо, слишком уж свирепый был у меня взгляд, промолчала. Я дождалась, пока она закончит и добавила.
— Раз все понятно, иди переодевайся.
Марья все же не выдержала:
— Так куда она пойдет переодеваться? В деревню побежит за юбкой да вторыми лаптями?
— Да, ты права. Незачем туда бегать.
В конце концов, если работодатель настаивает на спецодежде для работы, правильно будет,
