башне — рядом с ней находилось кладбище. Сердце заледенело — она собирается показать ему место для могилы отца?
Она вдруг резко остановилась и нагнулась, и он чуть не налетел на нее. Выпрямившись, она вложила в его ладонь камень.
— Здесь, — тихо сказала она и подвела его к небольшой квадратной плите.
Йен подумал, что это могила Кейтлин — его сестры, родившейся перед Джейми-младшим и прожившей всего лишь день, но потом увидел ее могилу в нескольких футах от себя. Эта плита была такого же размера, но… он присел на корточки и провел пальцами по выбитому на ней имени.
Йекса.
— Мама, — сказал он, и голос показался странным даже ему самому.
— Что-то не так, Йен? — взволнованно спросила она. — Твой отец сказал, что не уверен, как правильно писать индейское имя, и я попросила резчика выбить здесь оба имени. Я решила, что так будет правильно.
— Оба? — переспросил Йен, но его пальцы уже нащупали другое имя.
Исабель.
Он с усилием сглотнул.
— Все правильно, — тихо сказал он. Камень холодил ладонь.
Мать присела рядом с ним и положила свой камень на плиту. Так делают, вспомнил Йен, когда навещают умерших: оставляют камень в знак того, что они не забыты.
Его камень был в другой руке, и он никак не мог заставить себя его отпустить. По лицу бежали слезы, и мать положила ладонь на его пальцы.
— Все хорошо, mo duine [132], — тихо сказала она. — Поезжай к своей девушке. Ты всегда будешь с нами.
Слезы побежали сильней, сердце в груди пылало, и он нежно положил камень на могилу дочери. Его семья о ней позаботится.
И лишь несколько дней спустя, на корабле посреди океана он понял, что мать обращалась с ним как со взрослым.
Йен умер сразу после заката. Вечер был ужасен: Йен несколько раз чуть не до смерти захлебывался собственной кровью, давился, выкатив глаза, выкашливал ошметки легких. Кровать выглядела так, будто на ней кого-то убили, в комнате витало отчаяние, ощущение тщетной борьбы — знаки присутствия смерти.
Потом Йен затихал, узкая грудь едва поднималась для вдоха, а его слабое дыхание напоминало шуршание веток шиповника по стеклу.
Джейми отошел в сторону, пропуская Джейми-младшего к кровати отца. Дженни всю ночь просидела с другой стороны кровати, вытирая кровь, пот и прочие дурно пахнущие жидкости, что истекали из тела Йена. Оно словно растворялось прямо на глазах. Незадолго до конца, уже в темноте, Йен поднял правую руку и шепнул «Джейми». Он не открыл глаза, чтобы посмотреть, но все знали, которого Джейми он зовет. Джейми-младший, спотыкаясь, отошел, пропуская дядю к шарящей в воздухе руке отца.
Джейми крепко стиснул руку Йена, худые пальцы умирающего сжали его ладонь с неожиданной силой. Йен что-то пробормотал — тихо, слишком тихо, Джейми не услышал, что именно, — и отпустил его руку. Не смерть разжала его пальцы, он сделал это сам, давая понять, что попрощался. Джейми опустил его раскрытую ладонь на кровать, давая возможность приблизиться детям.
Йен больше ничего не говорил, но казался спокойным, его тело словно уменьшалось вместе с уходившей жизнью и дыханием. Когда он испустил последний вздох, они, его семья, в скорбной тишине подождали следующего, и лишь спустя какое-то время начали украдкой переглядываться и бросать взгляды на кровать, на неподвижное лицо Йена, — понимая, что все кончено.
* * *
Расстроилась ли Дженни, что последние слова Йена были обращены к ее брату? Наверное, нет — единственное преимущество подобной смерти в том, что есть время попрощаться. Джейми знал, что Йен успел поговорить наедине с каждым из детей, утешить их, насколько возможно, наверное, дать совет… по крайней мере, заверить их в своей любви.
Джейми стоял рядом с Дженни, когда Йен умер. Она тяжело вздохнула и резко опустилась рядом с ним, как будто из ее тела вдруг вырвали железный прут, что удерживал спину прямой последний год. Ее лицо не выглядело печальным, хотя Джейми знал, что она скорбела, но в этот миг она была просто довольна, что все закончилось, — для Йена и для всех них.
Уж конечно, за месяцы, прошедшие с тех пор, как стало известно о болезни Йена, они с Дженни успели сказать друг другу все, что могли.
А что бы он сказал Клэр в подобном случае? Быть может, то, что он сказал ей при расставании: «Я люблю тебя. Мы встретимся снова». Он все равно ничего не придумает лучше.
Он не мог оставаться в доме. Женщины обмыли тело Йена и положили в гостиной, а сами яростно готовили угощение и прибирали дом, потому что весть о смерти Йена уже облетела соседей и те потихоньку собирались для прощания с усопшим.
Вчера вечером пошел дождь, но сейчас он прекратился. Джейми вышел через калитку из огорода и поднялся на холм к беседке. Там сидела Дженни, и он на миг засомневался, но все же вошел и сел рядом с ней. Если ей хочется побыть в одиночестве, она попросит его уйти.
Она ничего не сказала, лишь потянулась к его руке, и он взял ее изящную и хрупкую руку.
— Хочу уйти, — спокойно сказала Дженни.
— Понимаю, — сказал он, бросив взгляд на дом. Беседку укутывали вьющиеся растения, их листья зеленели, умытые дождем, но его и Дженни скоро кто-нибудь обязательно увидит. — Сходим ненадолго к озеру?
— Ты не понял. Я хочу уйти отсюда. Из Лаллиброха. Навсегда.
Джейми опешил.
— Вряд ли ты хочешь именно этого, — осторожно сказал он. — Ты пережила сильное потрясение, но…
Она покачала головой и положила руку на грудь.
— Во мне что-то сломалось, Джейми. Больше меня с Лаллиброхом ничто не связывает.
Он не знал, что сказать. Когда он вышел из дома, то старался не смотреть на башню и кладбище — не хотел видеть темное пятно выкопанной могилы, — но теперь повернул голову и указал подбородком в том направлении.
— Ты готова оставить Йена?
Она всхлипнула. Ее рука по-прежнему покоилась на груди, над сердцем, и сейчас она крепко прижала ее.
— Йен со мной, — сказала она и выпрямила спину, словно бросая вызов свежевырытой могиле. — Он никогда не покинет меня, как и я его. — Она повернула к брату голову, ее глаза были красными, но сухими. — Тебя он тоже никогда не покинет, Джейми, и ты это знаешь не хуже меня.
Его глаза внезапно увлажнились, и он отвернулся.
— Да, знаю, — пробормотал он, надеясь, что говорит правду. Сейчас то место в его сердце, в котором он привык находить Йена, было пустым и гулким, словно bodhran
