вдалбливали им годами, оправдывая моё восшествие на престол.
Когда я сам только узнал обо всём, то некоторое время не мог не думать, как так вышло и почему же тогда я король, но со временем смирился и забыл, особенно сейчас. Ведь тогда моим преимуществом выступала божественная сила, наполнявшая меня с рождения, и которую я отдал по просьбе Вентиры. Вот уже больше десяти лет я ничем не отличаюсь от простых людей, из-за чего вовсе не чувствую себя достойным носить корону. В первые мгновения после смерти матери, когда я ещё не знал правды, горечь и жажда мести обуяли меня, а сила была при мне. Она сыграла свою роль и помогла занять трон. Я считал, что больше некому, да и Вентира отказалась от него, и королём стал я.
Если первые два года своего правления я получал некое удовольствие, то потом всё это превратилось в рутину, и вызывало больше усталость, нежели что-то ещё. Единственное, что доставляло мне радость в последнее десятилетие – это наблюдение за тем, как растёт и взрослеет одна маленькая девочка, которую очень многому научил я сам. Дочь Вентиры и Велианта унаследовала от них всё лучшее, что было в обоих родителях. Взяв от отца голубые, пронзительные глаза, а от матери густоту волос и некоторые черты в разрезе глаз, она становилась краше день ото дня, и я видел, как весь замок смотрел ей вслед каждый раз, когда девушка куда-то шла.
Мне было интересно наблюдать за ней, ведь без моего вмешательства в воспитание Ники, кто знает, что выросло бы из неё. Нет, мой первый заместитель тоже принимал непосредственное участие, всё же он её отец, но мужчина больше оберегал девочку и загонял в только ему известные рамки. На мой взгляд, наш совместный подход хорошо сработал и все, кто был знаком с ней, поражались юной принцессой. Ника была ещё молода и по-своему наивна, ведь все и всегда ограждали её от любых неприятностей и невзгод, из-за чего пока на жизненном пути девушки не встречалось препятствий и негатива.
Стол для собраний в моём кабинете располагался так, что открывался вид не только на улицу по ту сторону окна, но и на соседний балкон, расположенный на третьем этаже, и почти на одном уровне с моим. Порой во время собраний я замечал, как девушка выходит туда и просто стоит, любуясь городом. Иногда я ловил себя на том, что совершенно не обращал внимания на собравшихся советников и то, о чём они говорили, а просто сидел и ждал, когда на балконе появится Ника. Сейчас был подобный случай. Правда, в кабинете я находился один.
Когда хрупкая фигурка принцессы, наконец, появилась, улыбка озарила моё лицо и застыла на нём. В такие минуты девушка всегда выглядела одинокой и покинутой, и я не понимал почему, ведь у неё есть всё, чего только можно пожелать. Неожиданно для меня Ника проворно забралась на каменный парапет и выпрямилась, стоя на нём в полный рост, расставив руки в стороны и подставив лицо ветру. Моё же сердце буквально замерло от страха за неё. Встав из-за стола, я стремительно подошёл к выходу на свой балкон, но предусмотрительно остановился. Ведь, если невольно напугать Нику, она вполне может сорваться вниз, и страх за неё усилился в разы.
Откинув в сторону занавески, я всеми силами старался сделать что-то заметное, лишь бы моё появление не оказалось неожиданным. Когда я решился выйти, то девушка посмотрела прямо на меня и улыбалась, а значит, падение от испуга удалось избежать. Подойдя к своему парапету, я положил здоровую руку и попытался увидеть землю. Расстояние до дорожек, проложенных ровно под балконом, выглядело весьма внушительно. У меня закружилась голова с непривычки, в то время как Ника уже не стояла, а сидела на самом краю, задорно размахивая ногами в воздухе. Покосившись на неё, я покачал головой.
– Высоковато падать, – справедливо заметил я и получил ослепительную улыбку в ответ. Хоть наши балконы и не располагались один возле другого и даже дотянуться друг до друга мы не могли, но имевшееся расстояние вполне позволяло разговаривать не очень громко. Хотя люди, находившиеся сейчас на улице в непосредственной близости, могли отчётливо нас слышать.
– Так, я и не собираюсь падать, – спокойно отозвалась Ника.
– Все так думают, но неприятности случаются, – пожал я плечами и невольно покосился на свою безжизненную правую руку.
В день, когда я оказался на волоске от смерти после поединка с Богом, долгие годы считавшегося моим отцом, мне тоже казалось, что я не собираюсь проигрывать. Не собирался я и отвлекаться, но тогда в Вентиру попал нож и этот миг стал решающим. По словам Зеланиса, мне чудом удалось выкарабкаться, но подвижности руки я лишился навсегда. Первое время всегда носил её на перевязи и учился всё делать левой. Научиться всему не удалось, и прежнего мастерства владения мечом достигнуть не вышло. Оттого в турнирах я больше не участвовал, на тренировках постепенно появляться перестал. Сейчас рука безжизненно висела вдоль туловища, а рукав камзола был предусмотрительно пристёгнут к нему. Уже давно портные стали придумывать для меня наряды, учитывая эту неприглядную особенность.
– Мама сказала, что, даже если я и упаду, со мной ничего не случится, – пожала плечами Ника, не сводя с меня глаз.
Я же не сразу заметил, с какой силой пальцы сжали парапет, где лежали при упоминании матери девушки.
– Её не стоит слушать, – голос всё равно дрогнул, хоть я и пытался придать ему больше спокойствия.
После того, как Вентира стала Богиней за счёт той силы, которую я передал ей, она появлялась мне на глаза всего один раз, и то спешила покинуть дворец. Возможно, что она и правда навещает дочь лично, но внутренний голос подсказывал, что тогда мне уже донесли бы об этом. Зеланис вообще придерживался мнения, что на самом деле в теле новоиспечённой Богини находится не она сама, и мысленно я готов был согласиться с этим.
– Почему? Она же уговорила Богов не уничтожать мир, пока я жива. Какой ей смысл, если я так глупо умру? – искренне удивилась Ника.
– Потому что это может быть вовсе не твоя мать. Боги коварны и хитры, с ними лучше не разговаривать, и не иметь никаких дел, да и вообще не пересекаться.
– Значит, мне и с вами нельзя разговаривать?
– Я не Бог, Ника, – этот вопрос заставил меня усмехнуться. Да, при всей той силе, которая когда-то была у меня, я не мог называться Богом,
