— Грея возжелала расширить свои границы, но зашла чересчур далеко, — прогремел низкий голос. Все, от короткой прически до темно-серого одеяния, выдавало в нем северянина. — Как и вы, мы находимся в тесном сотрудничестве с людьми и являемся основной преградой для подхода к их государству. Есть лишь два пути в Эдронем: по воде и через лес. Грея отправила скромное войско, чтобы разузнать, насколько сложно пройти второй дорогой.
В толпе зашептались, и мой взгляд наконец зацепился за группу эльфов, стоящую ближе всего к ущелью: на каждом из них был точно такой же серый плащ, как у Альбреада, но ни у кого не было такого же расшитого золотом капюшона. Значит, он наместник азаани.
Индис начал постепенно сползать вниз, сначала поравнявшись со мной, а затем и вовсе опустившись на землю. Я не планировал поступать так же, но не удержался, когда друг изо всех сил дернул меня за ботинок. Едва не свалившись на голову Бэтиель, я чудом сумел приземлиться на ноги.
— Мы прогнали неудачливых захватчиков, но все же потеряли несколько братьев и сестер, — с горечью продолжал Альбреад. — Грея прислушивается к вам, но не советуется, потому мы пришли в Аррум. С предупреждением. И за советом.
— Я призывала придворного друида присоединиться ко вчерашнему совету или сегодняшнему собранию, — объявила азаани во всеуслышание. — Но, к сожалению, ситуация в королевстве не позволила госпоже Лианне покинуть его, не солгав королю, чего она категорически не приветствует. Впрочем, она ответила мне письмом, в котором всячески отрицает причастность Греи к произошедшему и просит не искать честолюбивые мотивы там, где их нет.
Боковым зрением я видел, как быстро потухла надежда на лице Бэтиель. Я знал, каково это, когда один из родителей — смешанной крови, каково это, когда он пропадает при дворе короля, позабыв о семье, но… впрочем, человеческой крови в Лианне столько же, сколько и эльфийской, и потому она могла одинаково свободно жить с каждым из народов. Я лишь жалел, что она делала вид, будто никогда не имела дочери.
— Эвеард с каждым годом становится все более жадным и жестоким, — отрезал наместник. — Слухи о его нападениях на мелкие, далекие от дворцов деревни, уже давно гуляют меж лесов. Никто не вступается за отдаленные территории, боясь покидать окруженные высокой стеной города, но это лишь развязывает Эвеарду руки. Необходимо остановить его или, если это невозможно, хотя бы разузнать его мотивы.
Я оглядывался, пытаясь понять настроение толпы, и, в целом, оно было схоже с моим — полное непонимание. Подобные вопросы, требующие стратегической оценки и соответствующих действий, нельзя отдавать испуганной толпе, иначе стены Греи падут прежде, чем совет соберется за круглым столом.
Словно прочитав мои мысли, азаани тихо поблагодарила Альбреада, и тот вновь исчез в тени балкона.
— Мы ставим вас в известность, ибо сокрытие может повлечь за собой страшные вещи, — объяснила она. — Будьте аккуратны и в ближайшее время не посещайте Грею без острой необходимости. Вы свободны, дети мои.
Облокотившись на древесный ствол, я задумался, а потому не сразу заметил, что народ стал расходиться. Из тумана мыслей я выбрался лишь тогда, когда поляна наполовину опустела; да и то лишь потому, что кто-то дернул меня за рукав рубашки.
— Аарон, — прошептал кто-то.
Я резко обернулся; странное слово прозвучало совсем рядом, настолько, что ухо обдало горячим паром, в холодную погоду превращающуюся в облачко, выпархивающее изо рта. Рука невольно потянулась к луку, которого даже не было за моей спиной. Три очаровательных личика смотрели на меня, сильно задрав головы и нахмурившись. Я невольно улыбнулся, не в силах сдерживать эмоции, что били через край при виде сестер, и совершенно позабыл о незнакомом голосе. Спустя несколько мгновений за их спинами выросла тень матери.
— Они очень старались, — протянула она. — Но детскому терпению быстро приходит конец.
Глава 2
Девочки довели меня до дома за руку, чтобы исключить возможность побега, и усадили прямо на землю рядом с цветником, раскинувшимся под нашими окнами. Мать увлеченно разглядывала растения, что я считал сорняками, и бережно собирала их в небольшие букеты, подвязывая тонкими лентами. Я знал, что следом она подвесит их к потолку, и я — как всегда, не заметив, — обязательно собью головой несколько из них.
Мама разбиралась в травах, и порой, вернувшись домой, я заставал какую-нибудь несчастную женщину, плачущую на ее плече в мольбах о помощи захворавшему ребенку. Несмотря на славу мастера в своем деле, мама не спешила становиться лекарем; лучшие умы приглашали ее впитать их безграничные знания так же часто, как других зовут на прогулку, но раз за разом она отвечала им одним и тем же — категоричным отказом. Упрямство в неподдающихся объяснению поступках, к ее сожалению, в полной мере передалось первенцу, вследствие чего между нами часто возникали недомолвки и разногласия. Впрочем, три светящихся юных существа непременно находили способ нас примирить.
Талани — самая старшая из них и, стоило заметить, чересчур сообразительная для двенадцати лет, — сосредоточенно плела косы из моих волос, в то время как близняшки Шаэль и Файлин демонстрировали мне венки, плетением которых были заняты во время всеобщего собрания.
— Помню, папа постоянно приносил нам венки, — грустно прошептала Талани. — У него был талант.
— Это у нас от него, да!
Мы с мамой ошарашенно переглянулись, но боле ничем не выдали своего удивления. Сестры едва ли не впервые заговорили о нем. Когда отца не стало, Талани едва исполнилось четыре, и я искренне полагал, что в ее сознании не осталось и тени его образа; не мог и подумать, что она в красках делилась воспоминаниями о нем с близняшками. Сердце на мгновение налилось печалью, но звонкий хохот тут же выдернул меня из мыслей.
— Расскажешь им историю? — вдруг попросила мама.
— Да, пожалуйста! — взмолилась Шаэль. — У тебя получается намного лучше, чем у мамы.
— Но и у мамы получается прекрасно, — по-наставнически поправила ее Талани.
Гулко сглотнув, Шаэль затрясла головой, как будто случайно забыла о негласном правиле, существующем лишь между ними тремя.
— Какую историю?
— Об азаани! — хором воскликнули девочки.
— Разве вы не знаете ее наизусть? — вздохнул я. — Может, что-то другое?
Близняшки сложили руки на груди и одарили меня полным возмущения взглядом. Серьезность их намерений не знала границ, и потому я поднял руки, изображая готовность сдаться.
— Тогда начнем, — пожал плечами я. Талани удостоила меня легким ударом по голове, намекающим, что мои движения мешают кропотливому процессу создания прически. — Скажите, вы знаете, что происходит, когда будущий азаани рождается на свет?
Азарт заблестел в их глазах, и близняшки принялись перекрикивать друг друга под аккомпанемент тяжелых вздохов старшей сестры.
— Лес заливается ярким светом!
— И распускаются цветы, все-все!
— Начинается гроза!
— Вот бы она началась сейчас, — проворчала Талани.
Из-за разницы в возрасте она ощущала на себе груз ответственности и стыда за каждую глупость, что совершали малышки, но чересчур яркая заинтересованность в моих историях раздражала ее больше всего. При Дворце Жизни ее уже обучали чтению на древнеэльфийском, а дома заставляли водиться с детьми, будто няньку, и выслушивать давно неинтересные ей истории. На ее месте я, вероятно, реагировал бы также, однако я был на своем, и любовь сестер грела мое сердце.
— День, когда родилась Маэрэльд, был морозным, как и любой другой в середине зимы. Представьте всеобщее удивление, когда снег в один миг растаял под ослепляющим зимним солнцем, а из земли пробились, тут же распускаясь, все существующие в мире цветы, — таинственным голосом шептал я. Близняшки театрально ахнули, изображая то самое удивление. — А когда первый крик малышки Маэрэльд раздался эхом по всему Арруму, в дерево рядом с ней ударила молния.
