горячей ванны Эллин долго натирали ароматными маслами, нанесли на губы вишневый бальзам, а на веки — графитовые тени. Ее, как и других соловьев, одели в полупрозрачное платье, расшитое серебряными нитями, в волосы вплели живые листья и цветы. Взглянув в зеркало, она не узнала себя — с темными тенями Эллин выглядела старше и ярче.
Ее била мелкая дрожь, когда Рэмин вел их по темному коридору. Она не различала дорогу, даже не пытаясь запомнить, куда их ведут. Впрочем, остальные соловьи, выбранные для сегодняшнего вечера, чувствовали себя не лучше. Это было видно по их бледным лицам и застывшим взглядам. Не одна она боялась.
Для кого-то из них этот вечер может оказаться последним. Тут все зависело только от везения. Беда в том, что им уже не повезло.
Пройдя вереницу коридоров залов, они оказались перед громадными, во всю стену, золотыми дверями. Их охраняли вооруженные стражники, одетые в черно-золотую форму. Рэмин что-то тихо произнес им, и один из охранников распахнул дверь.
Эллин глубоко вздохнула и крепче прижала к груди скрипку.
«Это просто выступление, просто выступление», — мысленно приободрила она себя и вошла внутрь, вслед за Рэмином и остальными девушками.
Зал был гигантским, под стать золотым дверям. Пол и потолок — белоснежные. Стены черные, расписанные золотом. Повсюду горели золотые лампы, а сверху свисала огромная золотая люстра, и тысячи свечей горели в ней. Везде — мягкие подушки и диванчики, на них извивались обнаженные девушки. На их телах не было ничего, кроме цепочек на шее и талии. У кого серебряные, у кого золотые. Мимо девушек с безразличным видом прогуливались мужчины и женщины, по виду аристократы. Туда-сюда сновали слуги с подносами. И никому не было дела до голых пташек на диванах.
«Они — часть обстановки, — с холодным ужасом подумала Эллин, — как мебель или эта люстра».
В центре, напротив дверей, высилось черно-красное кресло, больше похожее на трон. Как и все вокруг, оно было гигантских размеров. Рядом с двух сторон стояли кресла поменьше, по-видимому, для кого-то из приближенных. Кресло пустовало. Владыки еще нет, поняла Эллин и выдохнула с облегчением.
Рэмин подвел их к левому углу и взмахнул рукой.
— Начинайте играть, — скомандовал он и встал поодаль от них.
Девушки заняли свои места и принялись играть. Одну композицию, вторую, третью. Музыка увлекла Эллин в далекие волшебные края, что всегда дарили покой и надежду. Закрыв глаза, она погружалась все глубже и глубже в спасительный мир мелодии.
Она не сразу поняла, что владыка уже здесь. Краем уха девушка слышала гул голосов и приветственные выкрики, чувствовала суету и волнение, но продолжала с упоением играть.
А потом она раскрыла глаза — нехотя, сквозь силу, будто ее заставили это сделать. Зал был полон. Но люди расступились, встав вдоль стен. Обнаженных девушек стало еще больше, теперь они не только извивались на диванах, но и танцевали то тут, то там.
Эллин медленно пробежалась глазами по девушкам, гостям, слугам, не решаясь взглянуть в центр. Ее на миг охватил первобытный страх, что при взгляде на владыку, она окаменеет и превратится в одну из тех мраморных статуй, что населяют сад.
И все же любопытство оказалось сильнее.
Эллин подняла глаза и посмотрела в центр. На высоком кресле-троне, откинувшись на спинку, вальяжно сидел владыка, подперев подбородок рукой. Одетый в черное с золотом, он и сам казался каким-то темным, мрачным. Пугающим. Волосы и глаза черные, выражение лица жесткое, скучающее. Слева от него сидела Шайла с прямой спиной. Она смотрела прямо перед собой, все с тем же высокомерным видом. Свободной рукой владыка ласкал ее грудь. Заметив это, Эллин вспыхнула и опустила глаза.
Они играли час, два… Гости расхаживали, громко переговариваясь между собой, пили вино и разглядывали танцовщиц. У Эллин затекла шея и болели пальцы.
Казалось, это никогда не кончится.
— Довольно! — послышался громкий низкий голос. Владыка встал с кресла. — Рэмин, ты неплохо научил соловьев. Но их игра меня утомила.
Он замолчал и прошел вперед, к соловьям.
Эллин, как и остальные девушки, перестала играть и уставилась на владыку. Он медленно приближался, с ленивым любопытством разглядывая каждую из них.
«Он выше, чем на картине», — отрешенно подумала Эллин, пристально глядя на владыку. Она не хотела на него смотреть, и все же смотрела — ничего не могла с собой поделать. Так притягивает к себе высота, когда мучительно страшно, и нет сил оторвать взгляд от бездны.
Владыка приближался, и Эллин только сейчас заметила, как тихо стало вокруг. Замолкли разговоры, шепотки, даже танцовщицы замерли.
Он выбирает, поняла вдруг Эллин, выбирает, кого из соловьев возьмет в свою постель сегодня. По ее коже пробежали холодные мурашки, а сердце гулко забилось от ужаса. Владыка и вселял страх, было в нем что-то порочное и смертельное. Пугающее сильнее, чем зал непокорных, сильнее, чем кладбище ночью, сильнее, чем смерть.
Владыка перебегал взглядом с одной девушки на другую. Остановился на арфистке, ухмыльнулся.
— А неплохие у меня соловьи. — с жуткой улыбкой произнес он и повернул голову, — хорошо работаешь, Рикар.
Эллин проследила за его взглядом и увидела Рикара, того самого проклятого Рикара, что похитил ее и привез сюда, в это кошмарное место! Охотник за пташками почувствовал взгляд и посмотрел на нее. Он узнал ее, Эллин поняла это по его выражению лица. Как же она хотела передать взглядом всю ту ненависть, что испытывает к нему, передать всю боль, что он принес ей и другим девушкам! Чтобы этот подлец почувствовал ее в стократ сильнее, чем она.
— Интересная скрипачка, — раздался хищный голос прямо у ее лица.
