своим чередом, размеренно и чинно. Проснуться, позавтракать, поработать, пообедать, подремать, опять поработать…
Блямкнула смс. Кару быстрым движением разблокировала телефон и прочитала сообщение от Ахорет: Ты не забыла?Сегодня в 4
Кару вздохнула и, пока на электрической плитке грелись щи и шкворчала картошка, принялась искать в бездонной сумке расписание электричек.
***
Старый вагон пах креозотом, тёплой резиной, табаком и мочой. Сделанная по трафарету красная надпись на стекле в двери была кем-то заботливо отредактирована и теперь призывала просто не слоняться.
Кару, бросив окурок на рельсы, последовала призыву, быстро вошла и устроилась у окошка на жёсткой деревянной скамье. Поезд тронулся, мерно застучали колёса, уплыла назад станция, и потянулись за окнами поля, леса и дачные посёлки.
Порывшись в карманах в поисках плеера, она вздрогнула, когда поняла, что оставила его дома. Значит, придётся ехать в город без анестезии. Прикрыв глаза, Кару попыталась задремать, но сон и теперь не шёл к ней. Впервые за много лет ей было тревожно, так тревожно, что сердце стучало, как бешеное.
Она не знала, кого бояться сильнее – Чёрную или Танори с её сложными многоходовыми партиями. Рассказ о кровавой резне в доме Сестёр Белого города никак не шёл у неё из головы. И вот сейчас Кару ехала в Наруат на очередное радение. И что она должна была делать? Вести себя, будто ничего не знает? Рассказать сёстрам всю правду? Но поверят ли ей, если Танори столько лет молчала? И можно ли теперь доверять Танори, которая использовала её в тёмную, чтобы шпионить за Наруатом?
А даже если они и поверят, что с того? Они столько лет ждали свою Госпожу, ждали обещанного переселения в Артан-Наруат, Белый город драконов, что теперь с радостью примут любую судьбу. И потом – Непроявленные. Они болеют, стареют, умирают в ожидании своих колец. Может быть, какая-нибудь из сестёр уже присматривается к её перстеньку? Кару непроизвольно сжала руку в кулак. Почему-то раньше она не задумывалась о таких вещах.
Или вот Танори… Стоит ли дальше рассказывать ей, что происходит на радениях в Наруате, о чём говорят Проявленные и Непроявленные? Вечером она не стала говорить Наставнице о том, что Ната подумывает подсунуть Чёрной какого-нибудь Непроявленного в качестве первой жертвы. Кару чувствовала, что это может обернуться настоящей катастрофой, но ничего не могла с собой поделать. Пусть старая дракониха разбирается со своими картами, зачем ей ещё и живые осведомители!
В вагон вошёл продавец бамбуковых носков и сбил Кару с мысли. Он так нахваливал свой товар, что она не удержалась и купила сразу две пары – себе и Танори: гнев – гневом, обида – обидой, а привычка заботиться о старой драконихе была в ней уже неистребима.
Пряча деньги и носки в карман, она подумала с лёгким сожалением, что наверняка не успеет износить их.
От носков мысли Кару плавно перетекли к другим приземлённым вещам. Она так и не решилась узнать, что ждёт её в ближайшем будущем, а значит, надо быть готовой ко всему: раздать долги, закончить все дела в человеческом мире. И Кару принялась вспоминать…
С родственниками она уже давно не общалась, не знала даже, кто из них жив до сих пор; последние десять лет нигде постоянно не работала, перебиваясь заказами по знакомству; имущества не имела, жила у Танори в деревне, а если надо было остаться в городе, ночевала в комнатушке в огромной коммуналке, которую снимала у Мэльира за какие-то копейки; не было у неё и счёта в банке – словом, с прежней человеческой жизнью её не связывало ничего. Вот исчезнет она – и не останется после никакого следа…
***
Альорд поднял голову, зажмурился, потёр глаза и стал сонно оглядываться по сторонам, пытаясь понять, где он находится и сколько сейчас времени. Так, рабочий стол, тёмный экран компьютера, окно, задёрнутое мутным серым тюлем, за окном – солнце. Он дома, он вчера ночью сел за компьютер, стал что-то делать, неосторожно моргнул – и нате вам, на дворе уже день.
Спина затекла и теперь болела. Ужасно хотелось есть. Альорд посмотрел на половинку круассана, лежавшую на столе, на кружку остывшего кофе – и лёгким движением клавиш разбудил компьютер.
Ага, так и есть. Вернувшись домой, он первым делом пошёл писать Нате. Он слишком устал, чтобы быть велеречивым и растекаться словами в покаянную лужицу, и потому предпочёл говорить правду: «Привет! Прости, я разбил телефон. Твои сообщения видел, но ответить не мог. У нас тут было ЧП. Если хочешь, встретимся сегодня. Целую».
Похоже, что кофе он сделал, чтобы дождаться сообщения от Наты, но отключился раньше. Ната написала ему под утро. На удивление, она обошлась без мата и оскорблений, не припомнила даже их мимолётную встречу во дворе, когда он попытался прикрыться Чёрной.
«Я пришлю водителя к семи. Пойдёт? Соскучилась. Жду. Целую».
Прочитав сообщение, Альорд похолодел. Конечно, не так, как было, когда Чёрная назвала своё драконье имя… Но всё же непривычно спокойный тон Наты пугал гораздо больше, чем ругань и попытки съесть мозги чайной ложечкой. Если Ната изображала спокойствие, значит, она что-то задумала.
Альорду остро захотелось провалиться сквозь землю, улететь в Австралию, сделать что угодно, только бы оказаться подальше от всех этих разборок. Хотелось улететь куда-нибудь, где его никто не найдёт. Вернуться в деревню… Но про тот заброшенный домик знали все драконы, не исключая теперь и Чёрную.
Надо было что-то решать, но от мысли, что надо будет искать билеты, поднимать связи в других общинах (Альорд помнил одну дракониху из Томска), собираться и бежать в ночи, оставив здесь близких, прошлую жизнь и коллекцию пластинок (Ната их непременно разобьёт), начинала кружиться голова и слабели коленки. Он даже забил в поисковик «авиабилеты купить», но закрыл страничку, едва она загрузилась и, пробормотав: «Будь что будет», ответил Нате: «Пойдёт», – встал из-за стола, прихватив на кухню кружку и полкруассана.
***
Жанна крутилась перед зеркалом, ерошила коротко постриженные волосы и улыбалась. Казалось, вместе с отросшими прядями на пол парикмахерской осыпалось и её прошлое, все эти долгие месяцы странных и утомительных отношений. Девушка в отражении чем-то напоминала ей ту, прежнюю Жанну, ещё не встретившую Виталика, ещё не помыкавшуюся по съёмным квартирам и не пытавшуюся перекроить себя по чужим лекалам, только вот взгляд стал увереннее и – грустнее, и улыбка была теперь не такой открытой и лучезарной.
Жанна чувствовала, что что-то в ней постепенно и неуклонно развивается, растёт. Её переполняла сила и уверенность. Хотелось менять жизнь
