спрашивали, что он тут делает, а когда слышали о Дуньке, то улыбались. Ничего не говорили, но лица их делались приветливыми.
И как-то так получилось, что теперь о братьях говорили одно, а Семён словно бы наособицу. У него необычное послушание, и он при Дуньке или она при нём, но все соглашались, что нелишне сопровождать её не простому холопу, а бояричу. Её зарисовки будущего Кремля разместили в общем зале дворца, взяв в пример опыт женского монастыря. Теперь уже все знали, что случившиеся там перемены связаны с ней, и отношение к маленькой боярышне складывалось, как к княжичу. Он же тоже ребёнок, но он княжич и его слово имело вес, так и Дунина деятельность приобрела заслуживавшую внимания значимость.
Для Дуняши этот день не отличался от других. Ну разве что отобедала с князем, и дед был очень горд. Отучившись у лекарки и всё повторив с Семёном, она села за стол, чтобы раскидать по страничкам тетради полученные знания. Катерина давала материал, исходя из своих соображений, а Дуня всё классифицировала.
Травоведение отдельно, отравления входят в раздел «лечения болезней», уход за ранами ближе к хирургии. Катерина редко бралась за нож, но иногда требовалось достать наконечник стрелы или осколки. Никаких других операций она не делала, и раздел хирургии у Дуни оставался почти пустым. Катерина могла многое вылечить, если приступала к лечению вовремя, и слово «вовремя» было ключевым.
К сожалению, в большинстве своём люди обращались к ней, катастрофически запустив болезнь, и лекарка бессильно разводила руками, сильно подрывая свою репутацию. В таких запущенных случаях она честно признавалась, что может только унять боль, но не вылечить.
Зато иноземные лекари дарили надежду, придумывали способ лечения, а когда пациент умирал, то всегда отвечали одно и тоже: что на все воля божия.
Дуня достаточно долго наблюдала за Катериной и видела, что та умеет определять зарождающие болезни и устраняет их на зачаточном этапе. Именно так она помогла самой Дуне, подметив какой-то застой в деснах, и чтобы впоследствии у неё не было проблем с зубами, Катерина взялась лечить. Она в течение недели становилась позади неё и прижимала пальцами какие-то точки на голове, а после сказала, что больше нет угрозы воспаления внутри зубов, но Дуне надо защищать их снаружи. Боярышня расшифровала для себя это как предотвращение проблем с зубными нервами, а вот с кариесом предстоит самой бороться методом недопущения.
И вот в таком подходе к болезням крылась непопулярность Катерины. Люди не понимали, что она не даёт им заболеть и укрепляет сердце до того, как они хватаются за него<strong>;</strong> нормализует работу желудка, не дожидаясь жалоб<strong>…</strong> и так в большинстве случаев. В результате ошибочно считалось, что она лучший лекарь для лечения ран, так как там всё было наглядно, а для остального искали других. И всё же, проходило время и доверившиеся ей люди подмечали, что несмотря на годы, чувствуют себя хорошо, тогда как ровесники, имевшие когда-то схожие признаки лёгкого недомогания, превращались в страдающие развалины.
Вот и выглядевшего здоровым деда Дуня заставила провериться у Катерины — и не зря! Лекарка прямо ему сказала, что если он прямо сейчас не начнет принимать меры по бережению своего сердца и кровяных каналов, то год от года будет сдавать свои позиции, которые уже ничем не восстановишь. Она как могла объяснила ему, что сейчас ещё можно зафиксировать имеющийся уровень самочувствия, а это немало, и надо ценить.
В меру ворча, Еремей стал принимать разные отвары, но уговорить его на пешие прогулки никак не удавалось. Да и где гулять? Разве что Кремль обойти раз-другой.
Дуня испугалась за деда и с тех пор начала активно пропагандировать подвижный образ жизни. В один из таких дней ключница сообщила, что приехал не кто иной, как сам Фёдор.
— Федька? — обеспокоенно подскочил Еремей. — В имении что-то случилось? Нападение? Тати?
— Чего меня пытаешь? Иди и спроси сам! — прикрикнула на него Василиса.
— Ах ты ж змея! Пригрел на своей груди аспида!
— Да где эта грудь? Век не видала её, — буркнула сердитая ключница.
Еремей погрозил ей кулаком, но поспешил навстречу управляющему имением, а Дуня вопросительно посмотрела на Василису.
— Ты чего шумишь? — спросила она её.
Ключница устало присела и пожаловалась:
— Надо бы еды на зиму закупить. На имение нет надежды, там сами впроголодь жить будут.
— А двадцать рублей?
— Так корм лошадям купили, к коновалу лечиться водили, кого-то перековали, да упряжь пришлось обновить.
— Погоди немного, скоро будут деньги… — Дуня не договорила.
В горницу вошли Фёдор и дед.
— Вот! — дед торжественно плюхнул мешочек с серебром на стол, а Фёдор вытащил из-за пазухи ещё четыре мешочка, и счастливо улыбаясь, бухнул их рядом.
— Монастырские! — объявил он. — Расплатились!
— А-а-а-а! — радостно завопила Дуня и бросилась обниматься с ключницей, с дедом, с Фёдором. — Будем жить!
— Деньжищи какие! — воскликнула Василиса. — Федька, и не побоялся их везти?
— Твоя правда, Василисушка, всю дорогу трясся от страха.
— Молодец, Федька! — громогласно похвалил боярин. — Васька, вели девкам дать Фёдору чистое, а эту одежку пусть почистят и посушат. Да собирай на стол. Надо отпраздновать!
— Тебе нельзя, — вскинулась ключница. — У меня всё записано, что лекарка велела
— Ты… цыц! Будет мне тут командовать.
— А вот и покомандую! За тобой не проследишь, так угробишь себя раньше времени, а нам что делать? На кого нас оставишь?! — запричитала Василиса.
— Васенька, а ты ему сырничков на стол поставь, — посоветовала Дуня. — Вроде еда, но без вреда.
— Надоели ваши сырники. Неси острого сальца и хлеба.
— Творожка со сметанкой тебе подам, а Фёдору мяса порежу и хватит вам.
— Дожили, — проворчал Еремей, но взглянув на мешочки с серебром, расцвёл.
Фёдора быстро привели в порядок, и он коротко рассказал, как почерневший от усталости старший Петрович вернулся из монастыря с полной телегой яблок и деньгами.
— Мы всё положенное отвезли в монастырь, а они, значитца, расплатились. Петрович гнал, как мог. Ни с кем не разговаривал, нигде на людях не останавливался. Когда застревал на дороге, то готов был яблоки скинуть, но побоялся привлечь
