которых хозяин «не нашел применения». Дверь в комнату самого хозяина передо мной тоже не открыли.
– Пойдем, провожу тебя вниз, – сказал Винсент, когда экскурсия была закончена.
– Не надо, спасибо, я запомнила, где моя комната.
– Там темно. Завтра я закажу свечей.
– Не стоит.
Я зажгла огонек. Признаться, назвав его светом, я бы сильно преувеличила, и все же лучше, чем бродить в незнакомом доме на ощупь.
– Как знаешь, – безразлично проговорил Виснент. – Доброй ночи.
– Доброй ночи, – эхом отозвалась я.
Когда я спустилась на пролет, куда уже не доставал свет, созданный Винсентом, мой волшебный шарик пришлось опустить к самому полу. Сил почти не осталось, и на глаза то и дело наворачивались слезы. От усталости, не иначе – денек выдался длинный. Ничего, сейчас завалюсь в постель и буду увлеченно и вдохновенно себя жалеть. Если раньше не отрублюсь.
В нашем мире моя «спальня» сошла бы за квартиру. Нечто вроде небольшой приемной, еще одна комнатка со шкафами: то ли гардеробная, то ли кладовка, ванная комната, тоже оборудованная артефактами и, собственно, спальня. Можно и в самом деле проводить здесь большую часть времени, особо не показываясь на глаза хозяину дома – раз уж он так не любит посторонних.
Я сухо всхлипнула, задрала голову, сдерживая слезы. Хватит. Нечего сопли разводить, и жалеть себя поводов нет. Жива, в отличие от многих – при этой мысли пробрал озноб, и я постаралась тут же перестать думать об этом. Здорова. Есть крыша над головой – не просто крыша, а настоящие хоромы. Можно не думать о хлебе насущном. В перспективе – хорошее образование: я не я буду, если не выгрызу себе диплом. Возможность стать редким и востребованным специалистом.
А что семья, которая мне померещилась было, оказалась лишь декорацией – так мне никто ничего и не обещал. Не мечтала бы, не пришлось бы разочаровываться. И хватит ныть, спать пора.
Ополоснувшись перед сном, я поняла, что ложиться бесполезно: желудок настоятельно требовал пищи. Фигура фигурой, но сколько я не ела? Сутки? Больше? Последнее, что перехватила – булочку с чаем в университетской столовой, настолько волновалась перед предстоящей учебой, что кусок в горло не лез. Не зря волновалась, как выяснилось, но от этого не легче. Бурчание пустого живота – так себе колыбельная. Придется отправляться на ночной дожор.
Я припомнила, что видела в кладовке наполненные полотняные мешочки, какие-то крынки и сундук, который Винсент назвал «стазисным ящиком». Нет, я по-прежнему не собиралась есть то, что приготовили неделю назад, но руки-то у меня на месте! Продукты есть, вода есть. Плита… вот с ней могут быть проблемы. Хотя если готовит поденщица, значит, кухня обустроена под обычного человека. Наверняка там найдется что-то вроде ящика с углем, какая-нибудь растопка и местное подобие зажигалки. Кресало, или как там его? В любом случае, должна справиться.
Прежде чем шагнуть к двери, я задумчиво посмотрела на платье, развешенное на спинке стула. После того, как мы просидели невесть сколько на полу, подол пришлось застирать. Влезать в мокрое не хотелось. Поколебавшись, я все же решила, что в сорочке, которая надевается под платье, выйти из комнаты можно. Не голышом же, да и кто меня увидит, в конце концов? Винсент наверняка уже спит, а прислуги в доме нет.
Коридор заливал лунный свет, так что даже не пришлось зажигать огонек. Я дошла до кухни, толкнула тяжелую дверь. Ноздри защекотал запах копченостей и алкоголя. Вроде когда мне показывали кухню, никаких посторонних запахов не было. Или это голод шутит? Я прикрыла за собой дверь, повернулась и, ойкнув, подпрыгнула, обнаружив широкоплечий силуэт против окна.
В следующий миг вспыхнул свет, и я облегченно выдохнула. Винсент. Ну конечно, кому же еще тут быть. Его волосы были влажными: похоже, как и я, вымылся перед сном и тоже не потрудился толком одеться: мягкие, явно домашние штаны, рубаха просто накинута на плечи, не удосужился ни заправить, ни застегнуть.
Я с трудом отвела глаза от дорожки волос, спускающейся от пупка к поясу штанов.
– Не буду мешать, извини.
– Ты не мешаешь.
Он окинул меня долгим внимательным взглядом, так что на миг мне показалось, что сорочка стала совершенно прозрачной. Я попятилась, инстинктивно прикрывая руками грудь. Никого, значит, в доме нет!
– Куда ты? – поинтересовался Винсент.
– К себе, – я прокашлялась. – Спать хочу.
– А на кухню ты забралась исключительно потому, что бродишь во сне, – ухмыльнулся он. – Не дури. – Он приподнял двумя пальцами круг золотистого подкопченого сыра, покачал его, дразня. – Иди сюда и ешь.
– Я… – Пахло так, что можно слюной захлебнуться. И даже спиртной дух не мешал.
– Не ешь на ночь, я помню. Не дури, – повторил он. – Мне уже доводилось видеть полуодетых женщин.
– А вдруг нет? – не удержалась я. – И твоя хрупкая психика не выдержит этакого потрясения?
– Моя психика выдержит что угодно. – Он разломил сыр пополам, подвинул одну половину ко мне вместе с тарелкой. Откусил от второй. Я едва не ущипнула себя, настолько странно было видеть лощеного профессора расхристанным, стоя вгрызающимся в кусок сыра. Пьян он, что ли?
Не дожидаясь, пока я на что-нибудь решусь, он склонился под столешницу. То, что я поначалу приняла за стол, оказалось чем-то вроде большого кухонного шкафа. Рядом с керамической бутылкой появились два серебряных стаканчика. Винсент плеснул в них из бутылки – запах коньяка на миг перебил все остальные.
– Присоединяйся.
Я присмотрелась к нему. Выпил, но не пьян. Движения уверенные, как обычно, нет этой характерной для перебравших расслабленности и хмельного румянца на щеках. Хотя кто его знает, как быстро сейчас будет догоняться. Я заколебалась – вовсе не хотелось оказаться наедине с малознакомым пьяным мужиком, пусть он и называется теперь моим мужем.
Винсент поднял на меня совершенно трезвый взгляд:
– Останься. Пожалуйста.
И было что-то такое в этой тихой просьбе, что я молча подошла к импровизированному столу. Огляделась в поисках табурета или чего-то подобного. Винсент покачал головой.
– Где мои манеры?! – Он вытащил из воздуха стул с резными ножками и изящной спинкой, поставил к торцу шкафчика, жестом пригласил меня устраиваться.
– Будь сейчас здесь профессор Стерри, он сказал бы, что именно манеры отличают благородного мужа от простолюдина. – Винсент извлек из ниоткуда второй такой же стул, уселся так, что нас разделял угол столешницы. Пожалуй, так действительно было удобнее, чем таращиться друг на друга через стол. – Но, похоже, я как родился босяком, так босяком и помру.
Он зачем-то заглянул в рюмку, поднял ее и
