тоже заметил, что карта начерчена на бумаге, а записка — на пергаменте! То есть, составивший их в любом случае хотел, чтобы подольше сохранилось именно послание? Ведь ловушки всё равно сгнили бы лет через сто — одновременно с картой там, в бутыли…
— Это я конечно, заметил… Но таких выводов как ты, я не делал. Я, по-правде говоря, вообще не думаю, что эта записка имеет отношение к сокровищам. С тем же успехом это может оказаться просто молитвой за свою грешную душу, или завещанием… или, как я уже говорил, рассказом о своей жизни и «подвигах»!.. Так что довольно об этом, Велтран, — Конан прервал собиравшегося было опять что-то вставить помощника, и повёл его к озерцу, вслушиваясь в голоса корсаров, доносившиеся гулким эхом из разных концов пещеры.
А голоса эти, вначале тихие и робкие, как бы подавленные величием огромной пещеры, теперь звучали гораздо громче и раздражённей. Явно прогноз Велтрана пока оправдывался — наскок не удался, придётся перейти к осаде: то есть длительным и планомерным кропотливым поискам…
Конан и помощник, подойдя к озерцу, попробовали воду, и нашли её вполне пригодной для питья. Приток в него обеспечивали немногочисленные струйки, назвать которые ручейками язык не поворачивался. Редко падавшие тут и там со сводов капли, профильтрованные сквозь многосаженную толщу скал и земли, были такой кристальной чистоты, что дно озерка, на глубине около трёх футов, виднелось в свете двух их факелов, как на ладони. Да, эту воду наверняка головорезы Астига тоже пили. И золота на дне, конечно, никакого не было. Конан поморщился.
— Конан! — под гулкими сводами голос выбежавшего откуда-то на открытое пространство Халеда разнёсся многозвучным басовитым эхом, — Посмотри, что мы нашли!
Пройдя в самый сухой и возвышенный угол, отгороженный словно специально, от остальной пещеры частоколом высоких белых колонн, киммериец с помощником обнаружили то, что и должны были найти в таком логове: остатки огромного очага, обложенного прокопчёнными камнями. Труху и полусгнившие доски от широкого помоста, с трёх сторон окружавшего этот источник света и тепла, и могущего бы служить спальным местом примерно сотне пиратов. И остатки какого-то тряпья, лари и ящики, с давно сгнившими продуктами, казаны, вертела, ложки, ножи и мечи…
Здесь, в полном запустении и пыли, лежало всё то, что давно почившие «коллеги» команды Конана считали нужным и полезным для себя и своего быта, и складывали в самые сухие выемки в скалах, или же прямо на пол в углу, который все как-то сразу назвали кухонным — камбузом, по-морскому.
Кое-что истлело, покрылось плесенью, позеленело, проржавело, рассохлось, но часть оружия и снаряжения ещё можно было реставрировать, отдраить и использовать…
Однако не за этими же жалкими следами былого величия забрались сюда киммериец и его люди! Что им ржавые мечи и казаны!
Золото! Вот что искали они, перерывая в запале азарта груды хламья и тряпок, бывших когда-то роскошными нарядами, достойными царей и придворных, теперь же вызывающих лишь омерзение при прикосновении склизкостью заплесневевших лохмотьев…
Золото! Вот что не гниёт и не теряет цену со временем! Вот что движет прогрессом в целом, и отдельными людьми в частности! Жажда наживы! Сколько человеческих душ и жизней губит эта зачастую слепая и глухая к доводам рассудка страсть! Как быстро может она даже из святого сделать циника и скрягу! Да что там — многих она толкает на ложь, обман, интриги и подлость! И даже на преступления! Вплоть до убийства себе подобных… Конкурентов.
Золото… Это тот стержень, та волшебная пружина, та цель…
Впрочем, это совсем другая история. Философия стяжательства, разумеется, поучительна, но к современникам нашим, конечно же, никакого отношения не имеет!
Только примитивно мыслящие и действующие жители Гиперборейской эпохи могли убивать и мошенничать, чтобы добыть побольше материальных благ. А самый универсальный эквивалент этих самых благ, да ещё и крайне удобный в обращении — всё то же золото… Ведь в нём и вкусная еда, и великолепные вина, и томные покорные красавицы, и почёт и уважение!
Возвращаясь к нашим пиратам, приходится отметить, что все поиски ожидаемого результата не дали.
За три часа, перевернув вверх дном все останки лагеря Астига, и излазав вдоль и поперёк всю пещеру, отряд Конана не нашёл ни золота, ни драгоценных камней, ни серебра, ни даже меди… Или их держали в специальных тайниках, или и впрямь зловредный стигиец здесь поработал.
Все, не сговариваясь, мрачно оглядывались на приунывшего Велтрана, (словно это именно он виноват — накаркал им неудачу) забыв, что именно наблюдательность и проницательность помощника привели их сюда, да и спасли по дороге несколько жизней.
Так как снаружи в это время стемнело, Конан приказал наготовить побольше дров, чтобы освещать пещеру завтра, и согревать двоих оставляемых в ней на ночь часовых. Конечно, он считал, что охранять на необитаемом острове её не от кого, но те буквально сами напросились.
Остальных же разочарованных и ворчащих людей он увёл назад на корабль, чтобы нормально поужинать, выспаться, и с зарёй с новыми силами заняться поисками. Теперь, когда бревно толкать не было нужды, путь по расчищенной от лиан и подлеска тропе до «Вестрела» занял не больше пятнадцати минут.
Сам варвар, хоть и отметал соображения Велтрана, уже слабо верил в успех этого дела. Что не мешало ему с помощником, основательно подкрепившись и обосновавшись в капитанской каюте, и так и эдак крутить всё ту же карту и злосчастную записку, пытаясь подобрать к ним ключи традиционным способом — то есть, с помощью бурдюка и больших кружек. Сам разбор так увлёк их, что засиделись заполночь…
Вот почему их не разбудили истошные вопли, вдруг разорвавшие мирное стрекотание цикад, и превратившие в мгновение ока тихие джунгли из союзника во врага — опасного и невидимого, за каждым кустом и стволом скрывавшего, возможно, смерть!
Треск, с которым кто-то ломился через джунгли, и дикие выкрики, поначалу даже показались Конану нападением большого отряда туземцев, до этого ловко скрывавшихся, а теперь вдруг решивших покончить с незваными гостями.
Но при ближайшем рассмотрении это оказался лишь Арристарх, один из двоих остававшихся в пещере часовых, правда, со здорово вытаращенными глазами и сильно расцарапанной мордой. По-другому назвать это перекошенное животным ужасом лицо, совершенно утратившее человеческий облик и выражение, было совершенно невозможно.
Вода, ручьями стекавшая с него после стремительного преодоления вплавь сотни футов до стоящего на якоре корабля, придавала облику горе-часового ещё более выразительный колорит.
Киммерийцу даже не пришлось будить и снаряжать людей — все высыпали на палубу с оружием, хоть и не
