— Мне ведь не снились сны в камере, — произнесла я. — Или я ошибаюсь?
— Нет. Я принял вербену.
Я невольно поморщилась. На Конте вербена не действовала так, как на демонов, и он не обращал внимания на дым, но принимать вербену внутрь для него было… болезненно. Один раз он случайно хлебнул не ту настойку — и его возмущённые вопли я запомнила надолго.
— Зачем? — только и сказала я.
— Наша связь больше мне не нужна.
— И теперь ты будешь принимать вербену каждую ночь?
Тень с усмешкой покачал головой:
— Нет.
Я моргнула:
— Тогда я не понимаю.
— Тебе повезло. Когда поймёшь, ты пожалеешь, что выжила.
Его тон был абсолютно ровным, словно мы обсуждали дождь или вчерашний ужин.
Он пугает меня. Что ж, я не буду бояться. Я отступила к стене и скрестила руки на груди. Мне оставили в камере фонарь, и в его свете я отчётливо видела лицо Тени — и тёмные круги под спокойными глазами.
— Церон, — тихо сказала я. — Что вас связывает? Он — твой покровитель?
Тень кивнул:
— Именно он и приказал отдать меня в Гильдию Клинков.
Он помолчал, задумчиво глядя в никуда.
— И именно он меня проклял. В день, когда я оказался в Рин Дредене.
Тень был проклят. Молва была права. Я была права. Какого дьявола я была права, почему это не оказалось гнусной ложью?
— И ты… позволил ему? — тихо сказала я.
— Думаешь, у меня был выбор?
Я покачала головой:
— Вряд ли.
— В этом есть свои преимущества, — произнёс Тень отрешённо. — Я сделался его мечом и его правой рукой. Более или менее. Он доверяет мне, и у меня есть власть. Чем выше он забирается, тем выше поднимаюсь я.
— И теперь, став главой Триумвирата, он нацелился на императорскую корону? — язвительно поинтересовалась я.
Лёгкая знакомая улыбка.
— Может быть.
Я опустила голову. В общем-то, именно об этом я и догадывалась. Осталось уточнить лишь одно.
— Как именно действует твоё проклятие? — негромко спросила я. — И почему ты выбрал жизнь, а не смерть?
Тень снова едва заметно улыбнулся. Очень спокойно и расслабленно для того, чья жизнь зависела от прихоти кукловода с невидимыми нитями.
— Потому что умирать мне не хочется, очевидно. И потому, что Церон это понимает — и не отдаёт мне прямых приказов. За редкими… исключениями.
— То есть… — Я запнулась. — То есть в этом твоё проклятие? Выполнять приказы того, кто тебя проклял?
— Да.
— А что будет, если ты откажешься? Ты ведь не безмозглая марионетка. Что с тобой произойдёт?
— Тебя это не касается.
— Касается, — тихо возразила я. — Почему ты не убил Церона? Там, в подвале, когда мы были рядом? Тебе достаточно было сказать слово, и я перерезала бы ему горло за тебя.
Короткая усмешка.
— Когда Церон проклинал меня, он вплёл со своей кровью одно-единственное заклятие, которое действует круглые сутки, и обойти его я не могу: тело просто мне не повинуется. Догадываешься, какое именно заклятие?
Голос Тени был ровным и негромким. Но мне почему-то было куда неуютнее от звука этого спокойного голоса, чем от любых угроз и проклятий Церона.
— Заклятие… — проговорила я задумчиво. — Если бы я закляла кого-то на подчинение, я бы знала, что он хочет свободы. Что он ненавидит меня глубоко внутри. Я бы боялась его, и первым делом я воздвигла бы между ним и собой невидимый, но прочный барьер. Запретила бы ему атаковать меня — то есть причинять мне физический вред.
— Мало, — холодно проговорил Тень. — Оставь Церон этот приказ в такой формулировке, он был бы уже мёртв.
Я нахмурилась:
— Тебе запрещено атаковать его — и ты должен защищать его от нападений?
— Вот это уже куда точнее.
— А злоумышлять против него?
— Тогда я был бы мёртв, — очень спокойно сказал Тень. — Собственные мысли не обманешь.
— Но где пролегает грань? Что ты можешь, а что не можешь? Открыть перед наёмными убийцами дверь его спальни? Рассказать о потайном ходе, ведущем туда? Дать им мешок золота и сказать, когда экипаж Церона покажется на рыночной площади? Просто излить душу мне, надеясь, что я его убью?
— Этого ты не узнаешь, — коротко произнёс Тень. — Но последнее, как видишь, мне не запрещено. Что до остального… — Он криво улыбнулся. — Подумай.
— Хм, — проговорила я. — То есть ты вообще ничего не можешь с ним сделать?
— Разве что провести экзорцизм и отправить его в Подземье, — пожал плечами Тень. — Это не причинит ему вреда, и это, кажется, единственное, чего он не предусмотрел. Но вряд ли Церон будет стоять спокойно, пока я буду чертить пентаграмму.
Мы помолчали.
— Ты его ненавидишь? — тихо сказала я.
— Это мир власти, Дара Незарис. Будь я сильнее и умнее, я сделал бы то же самое.
Я вздрогнула:
— И со мной тоже?
— А как ты думаешь?
Полутьма. Огонь фонаря, освещающий наши фигуры, застывшие друг против друга. И чувство полной, абсолютной безнадёжности.
Тень — оружие Церона. Не просто его чемпион — его меч, его рука. Рука, которая не предаст. Рука, которая не может предать.
Рука, которая ничем не может мне помочь.
— Но у тебя должен быть план, — прошептала я. — Избавиться от него навсегда. Потому что ты не можешь жить вот так вечно. И… может быть… ты сможешь спасти меня, уничтожив его?
Глаза Тени блеснули.
— Вот об этой… наивной мечте, — очень тихо сказал он, — ты больше не упомянешь. Ни разу.
Я сглотнула:
— Тогда почему ты мне вообще всё это рассказываешь? О своём проклятии?
— Потому что прямо сейчас, — взгляд Тени не отрывался от моего лица, — для тебя и для меня это самая важная вещь в мире, и важнее её нет ничего.
По позвоночнику прошёл холодок.
— Почему?
Он помолчал.
— Поверь мне, когда я говорю, что ты не хочешь узнать ответ на этот вопрос.
— А если хочу?
Тень шагнул вперёд, и я замерла на месте. Хочу ли я податься ему навстречу — или ударить, закричать, вцепиться ногтями в лицо?
Тень знал, что будет делать со мной Церон. Знал, что демон, которого я победила и унизила в подвале, был главой Триумвирата. Знал — и позволил Церону мной завладеть.
— Я тебя ненавижу, — прошептала я. — Ты даже не дал мне покончить с собой.
— Ты бы этого не сделала.
— Почему? Потому что ты бы этого не сделал?
Тень сделал ещё шаг. Вытянул руку — и упёрся ладонью в стену рядом с моей щекой.
— Ты и я, — тихо сказал он. — В смертельной опасности. Всё, как ты и хотела, правда?
— Ты сейчас не в смертельной опасности, — прошептала я, положив ему руку на грудь.
Тень едва заметно поднял бровь:
— Правда? Интересная новость.
Наши лица были совсем близко, и думать становилось всё труднее. Его лицо, его дыхание… Я запомнила его запах там, на крыше, когда перевязывала его, раненого, и потом, когда я лежала обнажённой перед ним, а Тень целовал мою спину, плечи и затылок. И сейчас я чувствовала этот аромат вновь — и готова была забыть о тюрьме, о Цероне, о моей несчастной отрезанной косе, оставшейся на каменном полу. Обо всём.
— Но я не хочу тебя, — прошептала я. — Не здесь, не сейчас.
Выражение его лица не изменилось.
— Как жаль.
В следующее мгновение он наклонился, и его губы коснулись моих. Едва-едва. Прощанием. Странным, горьким, едва уловимым. Словно это не я сидела в камере в ожидании казни, а…
Я вдохнула запах его волос, тепло кожи, мягкое прикосновение губ — и меня пронзило осознание, что Тень и впрямь больше ко мне не прикоснётся. Что здесь и сейчас это лёгкое невесомое касание — его собственный выбор, а не проклятие и не приказ.
И я сейчас его лишусь. Навсегда.
К чёрту. Если я сейчас и впрямь целую его на прощание, поцелую как следует.
— Тень, — прошептала я, когда наши губы разомкнулись. — Не уходи.
И жадно прильнула к его губам, обхватив за шею.
