Но Мэл не думала ни секунды; она помнила, как Алан первый раз принес ее в Нижний мир, и, бросившись к перилам, в один шаг переступила их, и, расправив руки, шагнула вниз с Башни.
В голубую птицу ей удалось превратиться без труда, но ливень хлестал по крыльям, сбивал ее вниз. Ничего не было видно за сплошной серой пеленой, и Мэл казалось - в любой момент она врежется со всего размаху о стену или притаившуюся за дождем скалу. Но она не отступала и упрямо летела сквозь ливень, огибая башню… пока вдруг дождь не кончился, и крыльями махать стало легче.
Мэл глянула вверх - над ней, широко расправив крылья, парил темно-серый, как гранит, дракон, укрывая ее своим огромным телом от секущих струй дождя. Алан пошел за ней; он просто не мог иначе.
У самой земли Рэй пришел в себя и снова расправил крылья, не позволил себе удариться о землю.
Цуу проволокло по вершинам деревьев, и каждая ветвь, словно гибкая розга, ожгла ее кожу. Мелкие сучки исцарапали ее лицо, порвали одежду, а под конец полета Цуу и вовсе упала в пруд, затянутый ряской. Дракон, выбившийся из сил, поволок ее у берега, там, где вонючей тины больше всего, и вышвырнул на траву, упав рядом.
Никто, кроме него, не видел позора Цуу, да и дракон, скорее всего, тоже не видел, впав в беспамятство и тяжело дыша. Но у Цуу от стыда горели иссеченные до синяков щеки. Такой униженной и жалкой она не чувствовала себя никогда, и дальше будет только хуже. Это она поняла вдруг отчетливо, во всех деталях рассмотрев свое будущее.
Цепляя свои ошейники, она пугала жертв тем, что это навсегда, что ошейник не разомкнет даже ее смерть. Но теперь Рэй проделал с ней то же самое - и он четко дал понять, что жить в неволе он не собирается. Даже если она останется жива после его самоубийственных виражей, а он разобьется, она останется привязаной к нему навсегда. Вечно сидеть с гниющим трупом. Потом с каменным остовом дракона. Словно с табличкой с написанным на ней обвинением. Со своим преступлением. Кто сжалится над Птицеловом, сотворившим такое? Кто даст еды? Кто принесет новую одежду прикрыть наготу и защититься от холода?
- Мы могли бы быть счастливы! - в истерике выкрикнула Цуу, утирая кровавое рассечение на щеке. - Мы могли бы!..
- Нет, - устало выдохнул дракон, приподнимая голову. - Не могли. Я не из тех, кто покоряется силе. Если ты этого не поняла до сих пор, то ты бесконечно глупа, Цуу. Ты не понимаешь моей сущности. Ты влюбляешься в яркую обертку, Птицелов.
- Отпусти меня, - хрипло потребовала Цуу, и дракон рассмеялся холодным, жестоким смехом.
- Мое «навсегда» вечно, Цуу, - ответил он. - Этот поводок не разорвет ничто. Сейчас я отдохну, и мы еще полетаем, Птицелов. Только теперь я улечу в горы, где много скал и нет спасительного пруда.
Дракон шевельнул крыльями. В этом жесте Цуу увидела так много скрытой угрозы, что забилась, словно перепуганная собачка на привязи, скалясь и огрызаясь, пытаясь вырвать руку из магических оков.
- Пощады, пощады, пощады! - вопила она, и дракон снова усмехнулся недобро.
- Многих ли пощадила ты?
Но Цуу не ответила ему.
- Договор! - верещала она. - Давай заключим договор! Давай освободимся друг от друга! Ты снимаешь свое заклятье, а я надеваю ошейник на другого! Только так я смогу его снять с тебя! Только так! Мне нужна другая жертва!
Дракон усмехнулся.
- Ты предлагаешь совершить мне подлость? - уточнил он. - Купить у тебя свободу ценой жизни другого? Но никто в мире не заслуживает вечного рабства.
- Но есть же преступники, - верещала и выла Цуу, - убийцы… воры… неужто тебе жаль их никчемные жизни?! Неужто ты не стоишь ни одной из них?
- Я - стою, - ответил Рэй зло, поднимаясь. - Но вот в чем дело, Птицелов. Если я тебя отпущу, ты же уже через миг наметишь себе новую жертву. Поэтому до конца, Птицелов.
Губы Цуу задержали, но не от плача, нет. Она, избитая и истерзанная, тряслась от ненависти к тому, кем так сильно хотела обладать, и кого сломать ей не удалось.
— Прости меня, Феникс, — выдохнул она как молитву. — Я не должна была предавать свою любовь к тебе, и за это теперь наказана.
— Почаще бы неверные возлюбленный вспоминали об этом прежде, чем отречься от своей любви, — насмешливо произнёс Рэй.
Но, похоже, эти слова были не просто покаянием. Цуу все повторяла и повторяла их, пока её тело тряслось как в лихорадка, повторяла и повторяла, пока голос её не сорвался на крик, а сама она, просящая прощения и раскаивающаяся, не скрючилась и не превратилась в пылающий кусочек чёрной волосатый плоти.
Её раскаяние будто сжигало и ломало её изнутри, огнём вымывая все человеческое из её черт, из её разума, из её души. И скоро Цуу стала кем-то совсем иным.
Это непонятное существо размахивало стремительно отрастающими конечностями, покрытыми чёрными жесткими волосами, скрипело и шипело что-то, раздирая чёрные жёсткие челюсти, так похожие на хищные жвалы жука, и пламень погас, оставшись красными угольками рдеть в глазницах сразу восьми страшных глаз.
— Прости меня, Феникс... Ненависть меняет всех. Она перерождает...
Дракон отпрянул от омерзения, но чудовище, привязанное к нему, тянулось следом, хватало его мерзкими лапами.
— Ты думал, во мне больше нет магии, — скрежетало оно. — Думал, я могу просто ловить? Нет, не только это... Я не хотела быть такой, ты меня заставил, заставил...
Чёрные волосатые паучьи лапы ощупывали чешую дракона, и Рэй вдруг закричал от боли и ярости, чувствуя, как чёрные обгорелые челюсти впиваются в него, выпивая его магию, отнимая его способность летать. — Я все равно выйду победительницей! Всё равно...
Но самое худшее только начиналось. Рэй отчётливо услышал знакомый шелест крыльев, и понял, что это Алан нашёл его и спускается с дождливого неба. И что ещё хуже, привела его Мэл, неугомонная голубая нежная птица!
А Птицелов, кусая и дергая чешую, торопливо пил магию, сочащуюся из прокусов. Его волосатое тело раздувалось, как паучье брюшко, и Рэй почувствовал, как слабеет. От паучьего яда закружилась голова.
— Я не хочу быть такой, — притворно хныкало и скрежетало чудовище, спешно глотая магию и набираясь сил. Рэй с силой мотнул головой, отбрасывая от себя монстра, развернул крылья.
— Рэй, подожди! Мы спасём тебя, мы поможем!
— Нет! — прокричал он, поднимаясь а воздух, взмахивая отяжелевшими крыльями. — Не приближайтесь ко мне! Птицелов поймает одного их вас! Уходите! Уходите!
Птицелов гадко захохотал, скрежеща чёрными жвалами. Слова отняли у Рэя последние силы, он, вскрикнув, обернулся в человека и упал на землю. Удавка давила его, и Птицелов нарочито медленно приблизился к поверженному сопернику и ударил его своими страшными острыми жвалами в плечо, отнимая ещё сил и магии.
— Уходите, — умолял Рэй из последних сил.— Не то она накинет на вас... Ошей... Ник...
За это предательство Птицелов покарал свою жертву сурово. Удавка так стиснула его горло, что кровь хлынула из лопнувшей кожи.
— Рэй! — выкрикнула Мэл, на лету обращаясь в птицу. Её ноги коснулись земли, и она бежала вперёд, не разбирая дороги. — Рэй, я не оставлю тебя!
Птицелов гнусно хихикал.
Вероятно, это был его план — привлечь новую жертву, нацепить ошейник на неё. Птицелов уже приветливо раскинул волосатые лапы, радуясь, что в них идёт такая интересная и красивая птица.
Но дракона не стоило оставлять ни на миг без внимания; все же он был рождён из камня и не ломался так просто.
Подскочила на ноги, глядя только на бегущую Мэл, словно желая забрать её образ с собой в небытие, он выхватил свой меч и полоснул прямо по перетянутому удавкой горлу, собираясь убить себя и навсегда оставить ошейник себе. Он хотел лишить Птицелова его ловушки.
Этого не ожила никто.
Со звоном переломился волшебный клинок, потому что не вынес удара. Он словно попал между молотом и наковальней и разбился, искрошился в руках Рэя.
Но и удавка не выдержала. С тонким высоким звуком она лопнула от удара волшебного меча, взорвалась на его шее, разлетелась на тысячу тонких, как волос, разорванных металлических колец. Словно у скрипки оборвали струны.
