И его поведение никоим образом не уменьшало ее опасений.
Настроение Анки менялось так часто, что Габи не знала, что и подумать. Иногда он целыми днями просто наблюдал за ней с задумчивым выражением на лице, казалось, воздвигая между ними стену, которую она не в силах была преодолеть, даже когда, отчаявшись, сама пыталась склонить его к близости. В другой раз его настроение разительно менялось: он будто не мог насытиться ею, занимаясь любовью вновь и вновь так неистово и самозабвенно, что это иногда больше походило на наказание, при этом Габи так и не могла определить, кого он пытается наказать — ее или себя.
Ко всему прочему обнаружение того, что она потеряла полдня во времени, не давало ей покоя. Как ни старалась, Габи ничего не смогла вспомнить, и ее не покидало ощущение, что там, за этой «закрытой дверью», скрывается что-то жуткое. Почти неделю она чувствовала себя слабой и больной, разбитой и дерганной — в общем, не в себе.
Она попросту не смогла бы отмахнуться от этого чувства, если бы в дальнейшем беспокойство не пошло на убыль.
* * *
«Я привыкну к этому», — убеждала себе Габи каждый раз, когда смотрела на мужчину, который в действительности был не Анкой, просто неким беднягой привлекшим его внимание. Я смогу сделать это… ради Анки. Для него нет иного способа наслаждаться вещами, которые мы воспринимаем как само собой разумеющееся.
Мужчина потом ничего не вспомнит. Что такое потеря нескольких дней, в конце концов? Будь у него возможность выбирать, он вероятно с радостью ухватился за нее. Анка сказал, что мужчина тоже наслаждается сексом. Когда бы еще человеку выпал шанс устроить такой фантастический и эксцентричный «тройничок»?
С твердой решимостью она цеплялась за эту мысль день за днем, неделю за неделей, дорожа каждой крупицей удовольствия, каждым мгновением, проведенным вместе, щедро даря чувственные наслаждения, которых так жаждал Анка.
Тем не менее, ей не удавалось полностью отгородиться от внешнего мира, как бы она ни старалась, как ни убаюкивала свою совесть; или даже привыкала видеть рядом с собой новое, незнакомое лицо, хотя ей был нужен только Анка.
Никогда еще в жизни Габи не испытывала таких перепадов настроения. То ей хотелось расплакаться, то она забывала от счастья все на свете. В остальное время она просто тряслась от страха, опасаясь, что ЦРУ, ФБР, местный шериф, полиция штата или возможно даже военные однажды объявятся у нее на пороге и отволокут в кутузку за то, что она накачала парня наркотиками и использует в качестве секс-раба.
Провал в памяти окончательно нарушил равновесие. Если бы Габи не испытала его лично, то возможно продолжала бы лгать самой себе. Но не в сложившихся обстоятельствах, поскольку достигла точки, когда уже не могла прятать голову в песок и слепо со всем соглашаться. Как бы глубоки не были ее чувства к Анке, девушка понимала, что он не может любить ее с той же силой. Он использовал людей, не считаясь с их чувствами. Она не осуждала его, принимая это как данность, он не человек и не осознает, что его поступки нарушение законных прав личности. Тем не менее, его пренебрежение к людям заставило Габи отдавать себе ответ в том, что и она тоже подпадает в категорию «второсортных». С чего бы Анке выделять ее среди других смертных?
Когда ее босс вызвал Габриэль в кабинет для разговора, она испытала, чуть ли не облегчение.
Габи была уверена, это начало конца. Жизнь ее должна вот-вот измениться вновь, и она испытывала одновременно безумную радость и полную опустошенность.
Но случилось совсем не то, чего она ожидала. Мысли об Анке так отвлекали ее от работы, каждый день она стремилась уйти пораньше и вернуться к нему, что когда ее «вызвали на ковер», Габи убедила себя — ее вот-вот уволят.
Однако едва устроившись в кресле напротив сидящего за столом шефа, девушка быстро поняла — доктор Мендоза полон радостного волнения, а вовсе не гнева.
— Доктор Шеффилд звонил мне вчера вечером. Он просит отправить вас обратно на раскопки. Они что-то нашли.
— Я должна ехать, — сообщила Габи.
Напряжение сквозило в каждом ее движении, когда она, стащив с антресолей стенного шкафа сумки, принялась упаковывать в них вещи.
— Доктор Шеффилд хочет вернуть меня на раскопки и мой босс отправит Пола, если я не дам согласия.
Анка — смуглый незнакомец, растянувшийся на кровати, заинтересованно наблюдал за ее действиями, закинув руки за голову:
— Тогда позволь поехать Полу, — невозмутимо ответил он.
Габи бросила короткий взгляд в его сторону, но на деле не посмотрела на него.
Девушка так и не привыкла к новому облику Анки. Да и не собиралась привыкать, дойдя до того, что почти возненавидела индейца. Сам вид этого человека являлся постоянным напоминанием, что она так же виновна в его использовании, как и Анка, даже больше в действительности. Анка не понимал, что это неправомерно. Она понимала.
Анка перекатился на бок.
— Человек, который живет со мной, вполне доволен условиями соглашения. У тебя нет причины чувствовать какую-либо вину.
Габи впилась в него взглядом:
— Я не желаю, чтобы ты читал мои мысли! — раздраженно процедила она.
Выражение лица мужчины смягчилось. Легкая, снисходительная улыбка тронула губы:
— Если бы я этого не делал, то не знал бы, что происходит в твоей голове. Ты же не говоришь. Лишь смотришь на меня, словно я обидел тебя или оскорбил, но не объясняешь чем.
Раскаяние и боль от его справедливых слов пронзили потрясенную девушку. Но Габи подавила эмоции, гадая, ранило ли Анку то положение дел, что он обнаружил или только раздосадовало.
«Раздосадовало», — подумала она.
В конце концов, что она в действительности знала о нем? Анка не рассказывал ей ничего. Когда бы Габи не спросила, он либо менял тему, игнорируя вопрос, либо отвечал настолько завуалировано, что она ничего не могла понять.
Габриэль так устала, пытаясь прошибить стены, которые он возвел вокруг себя, и делать вид, что рада жить во лжи.
А это ложь, независимо от того, каковой воспринимал ее Анка. Да, он присутствовал при этом, но в теле постороннего мужчины, и каждую секунду Габи помнила — она не только с ним, а с кем-то еще. Как же трудно убедить себя в том, что все это — «круто» и «очуметь», когда имеешь все основания считать себя едва ли не преступницей. Ей казалось, что она изменяла Анке даже когда занималась самоудовлетворением — особенно тогда.
Габи не выносила обман.
Ненавидела, что ложь заставляла ее чувствовать себя виноватой.
— Откуда ты знаешь, что он не возражает? Ты и его мысли слушаешь? — вскипела она, давая выход раздражению.
