меня, подходящей к нашему столу в столовой, лицо Генри расцвело улыбкой. Я вымученно улыбнулась в ответ, чувствуя, как сердце ухнуло вниз, и внезапно захотелось рыдать. Да что это со мной… Соберись, Эмили! Если уж приняла решение быть с Генри, нужно как-то подостовернее изображать счастливую невесту, а не то он заметит неладное и расстроится.
И Генри, конечно же, заметил, что со мной что-то не так. Его улыбка увяла, и на лице появилось озабоченное выражение. Однако он не успел ничего спросить. Едва я поставила свой поднос и села, на противоположный стул тут же плюхнулся Томас, а говорить при нем было нельзя. Он, конечно же, рассеянный и витает в облаках, но, если два парня-студента вдруг начнут обсуждать при нем свою помолвку, вряд ли пропустит это мимо ушей.
– А где Хэйвуд? – удивленно спросил он у меня, сооружая ужасающих размеров бутерброд из тоста, чуть ли не полпачки масла, толстенного куска сыра и целого яйца.
– А… ему с утра принесли письмо с траурной каемкой, – сообщила я, чувствуя некоторую неловкость, что я рассказываю о личных обстоятельствах своего соседа. Но это такая новость, которую все равно узнают. Да и преподавателям придется сообщить, почему Хэйвуда нет на занятиях. – Похоже, его отец скончался. И еще его зачем-то вызвали во дворец.
В голосе против моей воли прорезалось осуждение. Я, конечно, понимаю, что служба короне превыше всего, но Хэйвуду могли бы дать хотя бы день, чтобы погоревать. Во дворец можно было бы съездить и завтра.
– Прямо сегодня? – Генри, похоже, тоже удивился, что король так спешит получить от нового герцога Хэйвуда заверения в верности. – Хотя… я что-то такое слышал об их семье, – задумчиво добавил он. – Они служат лично королю и выполняют какие-то особые поручения для короны. Может, его величеству что-то понадобилось.
Я вздохнула, придвигая к себе чашку с ароматным чаем. Бедный Хэйвуд, не успел потерять отца, а его уже нагружают поручениями. Хотя, наверное, это очень почетно.
Томас напротив меня расправился со своим жутким бутербродом и теперь сооружал второй. Генри, уже закончивший завтракать, изредка бросал на меня изучающие взгляды. И, как я и опасалась, после завтрака он пошел провожать меня на занятия.
Мы шагали по коридору, и я мечтала побыстрее добраться до аудитории, ощущая растущую с каждой секундой неловкость. Как же все портила эта помолвка… Еще вчера мы с Генри могли болтать часами! Теперь же она довлела надо мной, как дамоклов меч. Мне вдруг пришла в голову мысль, что вчера я обрела жениха, но, похоже, потеряла друга.
– …в Виллоу-Хаусе, – услышала я и, встрепенувшись, поняла, что Генри что-то говорил.
– А? Прости, я не расслышала. – Я подняла на друга виноватый взгляд.
– Я говорил, что свадьбу, наверное, лучше сыграть в Виллоу-Хаусе, – терпеливо повторил он, и я согласно кивнула. Виллоу-Хаус, его поместье, было просторным современным зданием и гораздо лучше подходило для торжеств, чем мое поместье, в котором последние несколько лет никто не жил.
Мы остановились в пустом коридоре, на развилке. Генри нужно было идти налево, а мне подниматься на второй этаж. Он пытливо вгляделся в мое лицо, и сердце на миг замерло от страха. Неужели он понял мое настоящее отношение к этому браку? На меня одновременно нахлынули и облегчение, и ужас. Облегчение потому, что сейчас друг вытянет из меня правду, а ужас от предстоящих неудобных объяснений и того, что он, возможно, меня возненавидит.
Однако Генри, уже открывший рот, чтобы что-то сказать, внезапно передумал и, делано улыбнувшись, произнес:
– Тебе стоит надеть на свадьбу диадему леди Бишоп, Эмили. Ты будешь самой прекрасной невестой в мире.
Не догадался… Ощутив легкий укол разочарования, я поморщилась:
– Если только мистер Фиггинс до нее не добрался. Хотя он же не знает кода от сейфа, да и где спрятан сам сейф – тоже. Надеюсь, дорогой опекун не разломал все стены в моем доме в поисках тайников. Ладно, я побегу, а то опоздаю.
Я торопливо зашагала прочь, желая избежать продолжения разговора про мамину диадему. Конечно, я хотела бы надеть ее на свою свадьбу… А еще я хотела бы, чтобы мои родители тоже присутствовали, и чтобы я выходила замуж по любви. Но не все наши желания сбываются.
Мне тут же вспомнилось, как мои родители любили Генри. Братьев у меня и, соответственно, сыновей у них не было, поэтому родители всегда были рады, когда гувернер Генри приводил его к нам. Наверное, они бы порадовались, если б узнали, что мы с ним станем мужем и женой. Значит, и нечего выдумывать всякие глупости с неправильным поцелуем и вспыхивающей в душе при мысли о свадьбе панике. Лучше подумаю о чем-нибудь другом, например…
О Хэйвуде. Едва я зашла в аудиторию, как пустой стул соседа напомнил мне о том, что в его семье случилось трагическое событие.
Может, сейчас он сидит в комнате, задернув шторы и невидяще глядя в одну точку, как я когда-то? Хотя нет, его же вызвали во дворец. Значит, в этот момент он идет на королевскую аудиенцию, тщетно пытаясь сдержать слезы… Опять не то, публичными рыданиями он свою честь аристократа не уронит. Скорее напустит на себя свой обычный ледяной вид, и встретившие его сегодня люди будут судачить, что у него совсем нет сердца, раз он так равнодушно-спокоен. Только мне ли не знать, что какую бы маску человек ни носил на людях, внутри все равно будет бушевать горе потери.
Хоть Хэйвуд и должен был, по идее, отсутствовать, я все равно постаралась провести весь день вне комнаты. Вдруг он захочет поплакать, сделать запись в дневнике или, например, полюбоваться на семейный портрет? Однако вечером, когда я вернулась в комнату перед отбоем, то поняла, что была несколько наивна. Хэйвуд все же мужчина, и он справлялся с горем по-мужски. Он пил.
Сосед сидел в кресле, развалившись и вытянув ноги, а в его руках был стакан с какой-то янтарной жидкостью. Наполовину опустевшая бутылка стояла на столике, а рядом с ней переливалась всеми цветами радуги герцогская корона. Наверное, он надевал ее во дворец, вместе вон с той горностаевой накидкой для официальных случаев, что сейчас так небрежно свисает со спинки кресла, одним концом подметая пол.
Осторожно затворив за собой дверь, я подошла и села во второе кресло.
– Э… Эйден? Ты в порядке? – Было непривычно обращаться к нему по имени, но я подумала, что сейчас нужно вести себя… более чутко. И сострадательно.
Хэйвуд с трудом сфокусировал на мне взгляд. Несмотря на то что он явно был
