это так и оставят, и вы будете жить дальше, как будто ничего не случилось?
Винни так и застыл на табурете. Глаза его широко раскрылись и выпучились, как у лягушки, которую сдавил жестокий ребенок. Питер почти пожалел его, но вспомнил, что Винни с дружками хотели отобрать пояс – единственную память о Фэлри, – и сердце его вновь ожесточилось.
– Питер прав, – негромко произнес отец, – лучше тебе уйти из деревни, прямо сейчас. Мы дадим провизии в дорогу, уходи как можно дальше от Барьера… и тогда, возможно, они тебя не найдут.
Винни убито кивнул и вдруг закрыл лицо руками и заплакал. Он плакал, как ребенок, мир вокруг которого внезапно стал слишком большим и слишком злым.
А Питер, глядя, как отец быстро набивает холщовый мешок едой и даже какой-то своей одеждой на смену, думал, что вряд ли бегство поможет – Винни или кому бы то ни было другому.
Что бы ни произошло сегодня, это начало конца мира за Барьером.
Оставшись в одиночестве, Полуликий не стал пускать себе кровь. Спокойно дождался прихода Лалайны, выслушал ее мягкие наставления и тщательно им последовал. А когда она собралась уходить, ловко проскочил в дверь вслед за ней.
Замок тут же полыхнул алым, кровавое сияние распространилось от него на дверь, а затем на стены, словно им стало стыдно за поведение Полуликого. Никаких сирен или чего-то подобного, но оба конца коридора мгновенно перекрыли непроницаемые стены. Полуликий даже двух шагов от двери сделать не успел, как понял, что его тюрьма просто слегка расширилась.
Лалайна попала в ловушку вместе с ним, чтобы выпустить ее, Полуликому пришлось вернуться в апартаменты. Алое сияние мгновенно пропало, а дверь с шелестом встала на место.
Полуликий неспешно прошел в мастерскую, но сел не за рабочий стол, а в угол, в морфо-кресло, которое обычно стояло без дела. Казалось, оно обрадовалось, что на него наконец обратили внимание, и мягко обняло тело Полуликого. Тот рассеянно погладил бархатистую обивку.
Им все еще владело ощущение нереальности, – происходящее и правда непоминало дурной сон. Полуликого шокировал не домашний арест, в конце концов он и правда виноват – врал Лэнгиллу, да еще тянул время.
Но то, что за ним наблюдали, что чьи-то чужие, равнодушные глаза видели, как он выплескивает боль и отчаяние – не лично же Камиллерия занималась слежкой! – это совершенно не укладывалось в голове.
В Башне он полностью контролировал все системы и прожил почти двадцать лет в своей комнате спокойно и безопасно. Да что там – даже в детстве у него была собственная комната, и приемные родители стучали, прежде чем к нему зайти! Они держали с ним не слишком приятную дистанцию, но у этого была и оборотная сторона – глубокое уважение его самого, его мнения и личного пространства.
Полуликий не мог поверить, что родители, о возвращении к которым он мечтал всю сознательную жизнь, обошлись с ним подобным образом! Не просто следили за ним, а еще и дали понять, что это в порядке вещей!
Значит, если он здесь останется, то, возможно, всегда будет под наблюдением. Они могут сказать, что сняли его, но правды он не узнает и нигде, ни на минуту не сможет расслабиться – даже в богом проклятой дезьке!
Это уже слишком. Слова о выходе из клана вырвались у Полуликого случайно, на волне эмоций, но теперь он понимал, что то, первое чувство, было абсолютно верным.
Он мечтал о том, чтобы стать настоящим эр-ланом, и многим мог пожертвовать ради этого. Самоуважением, гордостью, дружбой… даже любовью. Он был готов перекроить свое естество и подчиняться новым правилам.
Но жить в постоянном страхе, контролировать каждый свой шаг, жест и взгляд не только на людях, но и в одиночестве, не знать ни покоя, ни отдыха – это невыносимо, невозможно!
Он отказывается так жить!
Едва Полуликий это понял, как тут же почувствовал громадное облегчение. Словно душа, сдавленная и стиснутая со всех сторон непривычными рамками, почти уже задохнувшаяся в них насмерть, вдруг встрепенулась и расправила крылья.
Он вскочил и заходил по мастерской, не в силах сдержать охватившее его волнение.
Ведь есть пояс, почти полностью собранный, осталось лишь кое-что доделать. Он выберется отсюда, запустит синхронизацию с поясом Питера, полетит прямо к нему, как на пеленг, и они увидятся буквально через пару часов!
Стоило подумать об этом, и внутри все поднялось, как будто высокая волна среди других, поменьше; Полуликий задохнулся на секунду, и вот это ощущение – словно вскипает что-то, какой-то источник, счастье растеклось по телу, как теплая, пузырящаяся вода.
А вдруг Питер погиб во время полета над Омороном?
В сердце кольнуло холодом, но Полуликий тут же отмел неприятную мысль. Питер – его Дар Небес, он бы почувствовал его смерть. Так же как и сам Питер, по идее, может ощущать все, что происходит с ним. Неизвестно, правда, работает ли это с человеком из-за Барьера, до сих пор никто не проводил подобных экспериментов.
Полуликий чуть не рассмеялся и усилием воли обуздал эмоции, уже готовые пойти вразнос от радости. План, конечно, хорош, однако в нем есть существенный недостаток.
Как выбраться из башни клана?
Он мог бы сломать защитную систему и взять ее под контроль, как в Наблюдательной Башне. Но незаметно такое не провернешь, а за ним наверняка продолжают наблюдать.
Полуликий в задумчивости вернулся в гостиную и подошел к иллюзорному окну. Протянул руку и коснулся его холодной прозрачной поверхности – а на самом деле стены здания. От высоты захватывало дух, иллюзия полностью повторяла картину, которая на самом деле открывалась с высоты башни. Снаружи была ночь, далеко внизу слабо сиял разноцветными огнями Оморон, башни других кланов чернели на его фоне, как зловещие антрацитовые обелиски.
Полуликий вспомнил сон, в котором окно оказывалось настоящим, и он видел там, снаружи, Питера, который звал его. Впору поверить в вещие сны, однако тут есть кое-что еще – помимо его подсознательного желания быть со своим Даром Небес.
Башня клана Лэ к вершине сужается, на одном уровне с Полуликим живут только два или три эр-лана, апартаменты расположены по кругу. Значит, стена, к которой он прямо сейчас прикасается, в самом деле могла бы быть окном – она наружняя.
Полуликий отступил назад и скользнул по стене оценивающим взглядом – осторожно, не поднимая головы. Нельзя дать им ни малейшего повода для подозрений, и если все получится…
Быть может, он еще успеет предупредить Питера о надвигающейся беде!
Лэнгилл зевнул, устроился поудобнее в белом морфо-кресле и отхлебнул из прозрачной чаши еще немного воды. Покатал ее на языке, с наслаждением прикрыв глаза. Воду Камиллерия синтезировала сама, удивительная вода, с целой палитрой тончайших оттенков вкуса. Можно сколько
