А после подхватил под бёдра, так что не успела опомниться, как обхватила его за пояс ногами и обвила руками шею. Удерживая на весу, он сдвинул с одного плеча широкий ворот свитера. Жадные и почти болезненные поцелуи чередовались с прикосновениями лёгкими, как вздох. Я почти висела на нём, покачиваясь, боясь пошевелиться, под веками мерцали разноцветные вспышки.
В какой-то момент Кристиан прервался. Горячие отрывистые прикосновения его дыхания пёрышком проводили по ушной раковине, отвлекая от сути слов.
- Виллоу... У тебя пульс выдаёт сто тридцать ударов в минуту.
Я нахмурилась, честно попытавшись направить на него расплывающийся взгляд.
- Это от ужаса, - пробормотала, чувствуя, как кожа нагревается от румянца. - Ты целуешь меня или проверяешь, жива ли я?
Он низко засмеялся, уткнувшись в изгиб шеи, и от этого хрипловатого смеха у меня всё завибрировало внутри.
Я хотела возмутиться тем, что ему стоит повременить с физическими упражнениями или пускай лечит себя сам, но мысль вспыхнула и пропала. Мне следовало сказать, что нужно опустить меня на пол и что я способна передвигаться сама, но не была уверена, что это действительно так. А уже через минуту Крис толкнул дверь, и я оказалась в спальне, которую привыкла считать своей, и не могла не оценить, что обо мне в очередной раз позаботились. Здесь мне будет спокойней, чем в спальне Кристиана, в которую я даже не заходила.
Свет не горел, и это также показалось к лучшему. Только зарево над городом и постепенно усиливающийся свет луны, выныривающей из облаков.
Крис сбросил на пол покрывало и отстранился, опустив меня на постель. Я наблюдала за ним широко распахнутыми глазами. От вращающихся, как гигантские лопасти, прожекторов, дальнего света гравимобилей и луны, сказочным дельфином выныривающей из облачной пучины, он то проявлялся в ярком отблеске, то исчезал в тенях.
От рубашки он избавился привычными отточенными движениями, но почему-то медлил, не спеша приближаться. Ожидание в моток скручивало нервы. Крис поставил колено на край кровати, сел рядом. Я приподняла руки, позволив снять с себя свитер, и делала это в состоянии какой-то странной раздвоенности. И, оставаясь в нём, легла навзничь и выгнулась, чтобы легче было снять брюки.
Что полагается делать дальше, я совершенно не представляла и предоставила Кристиану в одиночку разбираться с этим вопросом. А он, словно задавшись целью хорошенько помучить напоследок, не торопился, а, наоборот, немного сдвинулся в сторону, так, чтобы не заслонять падающее на постель рассеянное свечение из окон. Когда он, наконец, протянул ко мне руку, я невольно сжалась, но он даже не коснулся, его ладонь скользнула в воздухе, в полудюйме от кожи.
- Виллоу... - прошептал он тихо, и в его голосе слышалось изумление и что-то, ещё меньше изумления свойственное Кристиану. - Ты вся светишься.
Я окинула себя отстранённым взглядом. Моя кожа, и без того бледная, совсем отвыкла от солнца, и сейчас почти сливалась с белыми простынями. Но, похоже, мне не дано было увидеть себя так, как в тот миг видел меня Кристиан.
- Виллоу, - позвал он так же тихо. - Виллоу.
Я задрожала, протягивая к нему руки. Скользнув вперёд, он лёг, накрывая моё тело собой, накрывая губами мой рот. И я поняла, что все поцелуи до были не более чем детской забавой, репетицией этого, настоящего.
По комнате прокатился далёкий луч прожектора. Луна отчаянным рывком высвободилась из тьмы. Эсперанса и луна казались мне равно далёкими. Близкими были напряжённые руки и плечи под моими ладонями; твёрдая грудь, которая касалась вершин моей груди, когда Кристиан склонялся ниже, опираясь на локти; грубая джинсовая ткань, что тёрлась о бёдра.
Ладонь, накрывающая грудь, скользящая по животу и к развилке бёдер. Моё изменившееся дыхание, то пропадающее, то вспархивающее вздохом. И чувство, похожее на всё усиливающийся спазм голода. Оно приводило меня в движение, как марионетку, управляло руками, заставляло бёдра приподниматься и покачиваться навстречу прикосновениям, а голову - откидываться назад, подставляя шею под поцелуи.
Я поняла, что зову Кристиана по имени, как будто он оставался где-то далеко. Его дыхание влажно оглаживало моё горло. С невнятным возгласом заскребла ногтями по жёсткой ткани, по толстой коже ремня. Охнула, когда он, ещё не раздетый, тесно прижался ко мне между разведённых ног. Ноги дрожали, и Крис погладил по ним, проведя от кончиков пальцев до косточек бедра. Я слышала, как звякает застёжка ремня, расстёгивается молния и шуршит ткань. Крис ненадолго отстранился, но почти тотчас оказался надо мной. Я пустила его к себе, и вспышкой возникла почти весёлая мысль, что, приди Крису идея вслушаться в моё сердцебиение, он насчитал бы больше ста тридцати ударов. Но, конечно, он этого не сделал. Звук его собственного дыхания волновал меня, нагнетая жар внутри. Рвущееся толчками, но пока сдерживаемое. Сдерживаемое...
Сделалось светло, светлее, чем мне бы хотелось, но стало уже всё равно. Я поняла, что Крис не хочет, чтобы я на него смотрела, отворачивает лицо. Я обхватила его щёки ладонями, пробегая пальцами по твёрдым скулам, по приоткрытым губам и по рубцам шрамов. Он не понимал, что для меня это не имело значения. Я просто ни с кем его не сравнивала.
- Не надо, - попросила срывающимся шёпотом. - Хочу видеть... тебя... сейчас.
Он подчинился. И не отвёл взгляда, когда мы впервые стали единым целым.
Крис замер, вглядываясь в моё лицо, отводя от щеки и шеи растрепавшиеся прядки. Обвёл костяшками пальцев абрис лица.
Я улыбнулась подрагивающими губами, возвращая его слова, сказанные так недавно... так давно.
- Я не умру от этого. Обещаю. - И смущённо прибавила, перечёркивая попытку казаться уверенной: - Не нужно меня беречь.
- Я всегда буду тебя беречь, - шепнул Крис, легонько трогая губами веки, висок, подбородок...
То смутное, глубинное чувство уменьшилось, ослабело от вторжения, но не исчезло совсем. И оно постепенно разрасталось, подпитываемое соприкосновением скользящих тел и движениями внутри, сначала неспешными, замирающими. И, отпустив страх, тело подстраивается, ловит отголосок наслаждения, которым щедро делились со мной.
Паузы понемногу сокращались, темп нарастал. Мне стало казаться, что каждое проникновение ощущается глубже предыдущего, что оно продолжается во мне, проходит по всем клеткам, как разряд тока. Что моё тело расступается, как вода, и, как вода, смыкается вокруг него. И из туго скрученного клубка нервов я постепенно превращаюсь в нечто иное, раскрывающееся, ждущее, как росток.
Сокрушительное сочетание боли и нежности, потерянность в неизведанных переживаниях. Я всхлипнула, прижимаясь губами к солёной гладкой коже.
И едва осознала миг, когда всё прекратилось. По мне расходились волны жара, и это было так приятно, хоть к обессиливающему удовольствию подмешивалось ноющее ощущение неполноты и капелька грусти.
Я всё так же тесно обнимала Криса, когда он покинул моё тело, уткнувшись лицом в рассыпанные по подушке жаркие волосы. Во мне отозвалось каким-то радостным изумлением то, как по нему прокатилась выгибающая позвоночник дрожь.
Ему потребовалось усилие, чтобы не обрушиться на меня всем весом. Он подставил локоть, перенося нагрузку. Я лежала тихо, пытаясь осознать, что со мной только что произошло. Мои пальцы скользили по покрытой испариной спине, влажные пряди лежали на груди. Мощные и частые удары сердца отдавались в моих рёбрах. Это единение было глубже и ценней того, что прежде.
Его дыхание выравнивалось. Крис утолённо вздохнул и поднялся. Наверное, было странно испытывать неловкость теперь, но я смутилась, когда он поочерёдно поцеловал мои подрагивающие колени. В его глубокие глаза возвращался лукавый блеск.
- Я кое-что задолжал. Но обязательно верну долг.
Я не сразу поняла, о чём он, а поняв, залилась краской.
- Сейчас?..
- Я не садист, - хмыкнул Кристиан и лёг, вытягиваясь рядом. - Может быть... завтра?
