что, поймав на полпути к земле, он так и не поставил меня ровно. И, воспользовавшись тем, что увернуться у меня не получится, он вдруг начал наклоняться ко мне с самыми явными намерениями. Я замерла, глядя на него расширившимися глазами, и практически перестала дышать.
– Хэйвуд! – завопили издалека, и он мгновенно вернул меня в вертикальное положение. Я же отпрыгнула в сторону и приняла независимый вид. – Хэйвуд!
Конечно же, это был Томас. Он подошел к нам, многословно объясняя, что увидел Хэйвуда издалека и решил его окликнуть, чтобы вместе пойти на обед, потому что одному идти скучно, а тут и я оказалась рядом. Ох, надеюсь, он не увидел ничего лишнего…
– Обед, ура! Как же я голоден. – Я поспешно выступила вперед и первой зашагала по дорожке.
– И я, я бы сейчас слона съел! – поддакнул Томас.
Хэйвуд догнал нас через пару секунд, и мы направились в столовую.
Остаток дня я успешно избегала своего соседа. Вот… невоспитанный тип! Как можно заранее объявлять, что собираешься кого-то в себя влюблять? Влюблял бы без уведомления, как все делают. То есть не надо меня ни в кого влюблять! Еще не хватало влюбиться в типа, который два месяца меня третировал. Ни за что не сделаю такой глупости! Ни за что!
Вечером перед тем, как зайти в свою комнату, я слегка помедлила, собираясь с духом. Надеюсь, там меня не будет ждать решительно настроенный на продолжение вчерашнего Хэйвуд? Лучше бы ему не подходить ко мне, а не то… Настроив себя на сопротивление подобным образом, я резко распахнула дверь, только чтобы обнаружить пустую комнату.
Хэйвуда не было. Мало того, его вещей тоже не было. В углу комнаты не стоял его огромный блестящий чемодан из крокодиловой кожи, а на столе не высилась стопка учебников. Недоверчиво оглядываясь, я зашла внутрь, плотно притворив дверь, и тут же заметила плотный прямоугольник на своей кровати. Записка.
Отчего-то у меня затряслись руки, и я развернула ее с большим трудом.
– «Я потребовал переселить меня в отдельную комнату, – прочитала я вслух. – Так я могу хотя бы быть уверен, что ты не сбежишь ночевать на улицу. Увидимся утром. P.S. Подарок на столе».
Подарок? Отложив письмо, я подошла к столу и недоверчиво уставилась на пакет со знакомой эмблемой. Моя любимая кондитерская. А в ней мои любимые эклеры – те самые, что Генри когда-то приносил мне при Хэйвуде. Неужели он запомнил?
Вытащив один эклер, я уставилась на него со смешанными чувствами. Облегчение от того, что теперь я буду жить одна, – все же сейчас, когда Хэйвуд все знает, ночевать в одной комнате было бы неудобно. И странное разочарование, которое я попыталась поскорее подавить. Лучше выпью чая с пирожными и помечтаю о том, что всего через несколько дней мне уже исполнится восемнадцать, и я смогу уехать из академии. Однако, вопреки ожиданиям, почему-то эта мысль отозвалась непонятной пустотой в груди.
Утром я в полной мере вкусила свободу жизни в собственной комнате. Я уже и забыла, как это, когда ты можешь спокойно собираться и одеваться, а не шмыгать в ванную и спешно переодеваться там, прыгая на одной ноге и не попадая в штанины. Приведя себя в порядок, я в последний раз посмотрелась в зеркало. Почему-то сегодня меня особенно волновал мой внешний вид. Удовлетворившись отражением, я расправила плечи и пошла на завтрак.
Генри, как обычно, уже сидел за столом. Я успела шепотом рассказать ему, что Хэйвуд уступил мне комнату, до того как мой бывший сосед появился в дверях вместе с Томасом. При виде Хэйвуда, шагающего по столовой, я внезапно почувствовала волну благодарности: все-таки уговорить ректора, наверное, было нелегко. Когда я просила поселить меня с Генри в начале обучения, ректор просто отказал нам. А Хэйвуд как-то смог его убедить. Может, его семья действительно настолько высокопоставленна, что даже профессор Филлипс к нему прислушивается?
Подойдя, Хэйвуд тепло мне улыбнулся, и я робко ответила на приветствие, но тут же уставилась в свою тарелку, чувствуя ужасное смущение. Как же все было проще, когда он думал, что я – парень!
– Эй, Генри, это не о твоей ли подружке тут пишут? – вдруг окликнул моего друга Эндрю Бримсон. Он сидел за соседним столом, а в его руках была огромная газета, в которую он обычно зарывался по утрам. Сейчас он повернул ее к нам и ткнул куда-то в середину: – Вот тут!
– Какую подружку?
Генри нахмурился и взмахнул рукой, отчего газета выпорхнула из рук Бримсона и подлетела к нему. Я сразу придвинулась к другу, гадая, что там за подружка, и практически примерзла к стулу, поскольку глаза выловили мое собственное имя – Эмили Бишоп.
«Сообщаем о том, что в это воскресенье Якоб Фиггинс и Эмили Бишоп сочетаются браком в церкви Святой Анны на Прудент-сквер».
Объявление о свадьбе!
Я уставилась на Генри ошарашенным взглядом. Как Фиггинс может взять меня в жены в воскресенье, если в этот день я собираюсь быть тут, в академии? Неужели он узнал, где я, и намеревается забрать меня?
Однако тут мой взгляд упал на нечеткое, расплывчатое фото под объявлением. Там рядом с тощим и желчным стариком стояла девушка. Ее лицо было едва различимо из-за плохого качества газетного снимка, но одно я могла сказать точно: это не я! У меня нет такого полосатого платья, и я никогда не фотографировалась с мистером Фиггинсом.
Заметив, как побелело мое лицо, Хэйвуд, сидящий напротив, выдрал газету из рук Генри и пробежал взглядом по странице. По мере прочтения его глаза округлялись, а на лице проявлялось крайне озабоченное выражение.
– Ой, эта же та самая Эмили Бишоп! О вас с ней еще ходили сплетни. – Томас, сунув нос в газету, проявил неожиданную памятливость. Точно, Хэйвуд ведь совсем недавно говорил про слухи обо мне и Генри за столом, когда Томас был рядом.
– Это не я, – испуганно произнесла я, по привычке оборачиваясь к Генри.
– А при чем тут ты? – встрял Томас. – Или у тебя тоже эта Эмили Бишоп в подружках?
– Я вижу, что не ты, – ошарашенно пробормотал Генри.
– Мне кто-нибудь что-нибудь объяснит? – возмутился Томас.
Я на миг закрыла лицо руками, но тут же убрала их и решительно перегнулась через стол.
– Эмили Бишоп – это я, – шепотом сообщила я Томасу, – только тихо! Никто не должен знать!
– Что? – взревел он, как корабельная сирена, и на нас немедленно начали оглядываться и шикать с соседних столов. – Ой, извините. Что? – повторил он уже шепотом.
