он беззаботно проспал. Он был уверен, что пока нужен живым.
Утром, позавтракав, и убедившись, что никого в степи, кроме них, нет, Рэско повернул фургон на совсем уж неприметную тропу, уводившую от пути, которым они следовали до сих пор, почти под прямым углом.
Конану он это объяснил так:
— Я должен быть уверен, что никто не следует за нами. Во-первых, я всё ещё опасаюсь мести бритунийцев — маги, всё-таки, знаешь ли! А во-вторых, не хочу, чтобы люди раньше времени узнали, что проклятие с наших земель снято, и вода вернулась в старые каналы. Чужаки могут захотеть захватить нашу долину, а мне ещё предстоит собирать всех уцелевших наших! Хоть я и маг, на это уйдёт много времени, и в долине сидеть мне не придётся. Не хотелось бы, вернувшись, изгонять самозванцев!
Киммериец с важным видом покивал, про себя ухмыляясь.
Целый день они ехали в юго-восточном, а затем и в южном направлении.
Теперь волшебника словно прорвало: он всё время рассказывал Конану о своей замечательной долине, как здорово там всё было устроено и ухожено, о своих трудолюбивых соплеменниках, и о том, как он хочет, чтобы всё вновь стало как в дни его беспечно-радостного детства. Говорил он много, и с жаром, а варвар только поддакивал, изредка, словно из вежливого интереса, что-то переспрашивая. В результате к вечеру Конан окончательно убедился в том, что никакого «своего» народа у Рэско нет, и не было никогда.
Однако он всё так же продолжал глубокомысленно кивать головой на красноречивые пассажи, не забывая позёвывать, и посматривать по сторонам.
Глупый чародей! Слишком много в его рассказах было анахронизмов и противоречий, которые, будь варвар не так опытен, и не побывай он в свои двадцать четыре почти во всех странах Ойкумены — от Зингары до Турана, и от Гипербореи до Чёрных Королевств, может, и остались бы незамеченными.
Но наблюдательный и зоркий варвар до тонкостей понимал и помнил традиции, нравы и обычаи поселений в тех странах, где побывал хоть однажды — ещё бы, зачастую от этого зависела жизнь… А уж про съеденное из местных деликатесов, или — выпитое…
Конечно, он не стал просвещать мага, что Файдарабад уже двадцать пять лет, как разрушен, а в гирканских степях уже не водятся антилопы, мясо которых столь нежно и вкусно — из-за мяса их всех и поистребляли в угоду местным гурманам-падишахам — тоже примерно с полвека назад. Да и пуантенцы больше не славятся выделкой кож и замши, потому что лет восемь назад истреблены зингарцами под корень, по религиозно-нравственным мотивам, о которых горе-чародей, похоже, вообще никогда не слышал, хотя, казалось бы, ему, как волшебнику, доступны любые знания. Напрямую киммериец кое о чём расспрашивать опасался, но маг и сам наболтал достаточно, чтобы прояснить вполне уверенно некоторые факты его обширной биографии.
Итак, стало совершенно очевидно, что образ молодого наивного сироты — не более, чем прикрытие. Самому магу не меньше двухсот-трёхсот лет, и прикинулся желторотым юнцом он лишь для Конана и Саракандцев. Обучался волшебству он, скорее всего, в Стигии, и, похоже, действительно, в Бритунии. Воду в долину он и вправду очень хочет пустить. Но, конечно, не для того, чтобы возродить сельское хозяйство: о нём у Рэско (несмотря на явно почтенный возраст!) явно нет даже примерного представления. Вот что значит — узкий специалист!..
Уяснив всё это и кое-что другое, Конан тем не менее, был намерен разыграть и свою роль до конца. И к ночи (после очередного бурдюка вина, распитого почти в одиночестве) поддерживал беседу с удовольствием полупьяного бахвала, которому есть чем похвалиться.
Он часто, к месту и не к месту, вставлял байки о своих богатых постельными сценами и грандиозными побоищами и пьянками, приключениях, иногда припоминая и число убитых лично им врагов — ближе к полуночи их число сильно увеличилось: по мере того, как пустел второй бурдюк, нежно подложенный прямо под могучую волосатую руку.
Лишь подробностей быта и нравов обитателей той или иной страны, на которых и прокололся незадачливый маг-конспиратор, явно давно нигде не путешествовавший ни в живую, ни магически, варвар тщательно избегал. Компенсируя это красочными описаниями жутких оргий-обжираловок, и постельных традиций, и особенностей женского населения этих стран и городов: здесь, как он понял, маг оставался полным невежей, и можно было скормить ему любую байку.
Поэтому после ужина, когда Рэско, вернувшись после «круга почёта» с песнями и потрясаниями своими «побрякушками», закончил трапезу, они, обсуждая женщин, сорта вин, и любимые блюда разных народов, достигли прямо-таки поразительного взаимопонимания. Особенно после того, как прикончили-таки второй бурдюк.
Естественно поэтому, что атмосфера их второй ночёвки носила куда более дружеский и непринуждённый характер. Всё же около полуночи приятная беседа сошла на нет — сказалась усталость и выпитое: оба засопели и захрапели — причём Конан, решивший, что пока ничего нового и интересного не происходит, можно неплохо выспаться — по-настоящему. Впрочем, отличить его притворный храп не смог бы и самый придирчивый наблюдатель.
Лагерь остался под охраной «песен и потряхиваний».
И к утру киммериец убедился в её действенности.
Примерно за час до рассвета их разбудил страшный грохот и сполохи огня.
Жёлто-багровый шар футов десяти в диаметре полыхал на границе защитного круга, с той стороны, откуда они приехали.
Когда примерно через полминуты он угас, Конан с горящей головнёй в одной руке, и верным мечом в другой, и Рэско с большой палкой и кинжальчиком (про который варвар сердито сказал, что им — только в зубах ковырять!) подошли посмотреть, что же это было.
Это оказался обгоревший аж до скелета труп шакала, привлечённого, очевидно, запахом мяса, которое они вчера жарили на ужин. Конан хмыкнул:
— Похоже, ты учился не зря!
— Н-да, кое-что я умею. Но теперь мне придётся опять потратить время, чтобы восстановить защиту.
— А по-моему, нет смысла этого делать. Смотри: меньше, чем через час уже начнёт светать, и спать мы всё равно не сможем. К тому же ты так поёшь, что проснётся и мёртвый. А уж заснуть…
Оба рассмеялись.
Лагерь свернули быстро, и с восходом солнца уже находились милях в трёх от места «огненной» ночёвки. Вокруг теперь были только пологие холмы — степь кончилась.
Дорога теперь забирала ещё ближе к юго-западу, и подозрения Конана, к сожалению, стали превращаться в уверенность: они двигались к границам Стигии.
Весь день они поднимались, и к вечеру предгорья сменились довольно обрывистыми скалами и лощинами с каменистыми осыпями на дне и стенах. Пришлось ещё раз разбивать
